Фото17. Облава и проверка документов на базаре.
Володя резко вскочил из-за стола, чуть не задев головой висящую над столом керосиновую лампу:
- Кто вы такие? Вы даже не представились.- А вам шо, не видно? - показал пальцем на нарукавную повязку старший полицай. - Ну, шо за люди? А ещё интеллигенция.
- За что и на каком основании вы врываетесь ночью в дом и хотите их арестовать? Они что, преступницы? Вы не имеете права! Мы только сегодня получили повестки и завтра утром, как там указано, собирались явиться по указанному адресу.
- А мы специально пришли сегодня вечером, а то бы завтра и след ваш простыл, а потом ищи вас, - злобно сказал старший. - Уже один раз вам было сообщено приказом на каждом углу, так вы не явились. Это вам не то, что было раньше. Новая власть любит порядок.
- Теперь пойдёте с почётом, под конвоем, - захихикал молодой.
Володя вспыхнул и хотел ещё что-то сказать, но Дора посмотрела на него и тихонько, но не терпящим возражения тоном, шепнула ему в ухо:
- Володя, не надо. Здесь дети.
Володя сразу же сник. Обречённо опустил голову и сел. Дети, видно ещё даже не успели уснуть, сидели тихонько как мышки, чувствуя опасность.
Полицаи, игнорируя претензии какого-то умника-интеллигента, переглянулись между собой и засмеялись:
Фото 18. Предатель, одетый ещё в советскую офицерскую шинель и фуражку.
- Яке вам ещё треба основание, - вмешался молодой полицай, - вы приказ читали чи нет? Усе нормальные явреи пришли и уже давно..., - затем под взглядом старшего быстро замолчал и со злостью произнёс, - ... вывезены в Германию. Пиво там пьют с колбасой. А тут, мать-перемать, таскайся за вами по ночам. Скажить спасибо, что ещё нас прислали. А еси б немцы? Тут бы на месте и расстреляли всих - злобно сказал молодой.
Старший, чтобы замять его оплошность, сказал:
- Оденьтесь потеплее, возьмите продуктов на три дня, документы, ценности. И побыстрее, - начал он сворачивать цигарку, как бы давая им возможность собраться за время выкуренной сигареты.
А что было собирать? Всё и так уже давно было собрано. Долгие проводы - лишние слёзы. Несмотря на все старания бабушки Нины спрятать обречённых, всё равно они ждали этого момента. Ведь из города уехать было невозможно. На всех дорогах, стояли заставы.
Дора и Ида простились с Володей и бабушкой Ниной. Даже к детям не зашли, опасаясь выдать их присутствие в квартире. Так они и остались в чулане, не увидев в последний раз маму и бабушку.
Володя и бабушка Нина вышли проводить их. На улице, окутанной зимней непогодой, не было ни души. В сопровождении конвоя, бедные женщины, еле переставляя ноги в стоптанной обуви, плелись в окружении двух полицаев. За углом стояла подвода. Полицаи усадили женщин на неё и тронулись в путь. Спустя короткое время, падающий снег поглотил стук лошадиных подков и скрип телеги. Бабушка Нина и Володя стояли одинокие и подавленные настигшей бедой. Но надо было возвращаться в дом. Там их ждали дети. Ведь дома сейчас не было никого из взрослых.
Глава 10
Как только конвой доставил Дору и Иду в здание Полицейской управы, их сразу же арестовали. Затем тщательно обыскали и зарегистрировали. Забрали у них всё, что показалось им ценным и сразу же поместили в камеру. Там уже находились около тридцати таких же несчастных женщин и детей. У кого было место, тот спал, если это можно назвать сном. Другие ютились на полу, кутаясь от холода в какие-то тряпки. Изредка просыпались дети, оглашая помещение камеры хриплыми со сна, капризными голосами. Матери кое-как успокаивали их. Кто-то перешёптывался с соседкой. Кто-то всхлипывал. Женщина с маленьким ребёнком на руках молилась на идыш и что-то вымаливала у Бога, то ли прощения грехов, то ли помощи. А может быть, просила Его спасти хотя бы ребёночка? Своя судьба была ей уже безразлична, а ребёночек-то ещё и не пожил. В чём его вина? Пока что он спокойно спал и не догадывался о своей участи.
Дора с мамой постелили старое пальто на дощатый пол и уселись на него, прижавшись друг к другу. Спать совсем не хотелось.
- Дора, - тихо прошептала Ида, - что с нами будет? Мне страшно.
- Что бы с нами ни было - мы не можем ничего изменить. Главное, что дети, пока что, слава Богу, находятся в безопасности и со своим родным отцом. Думаю, что Володю не тронут.
- Мы должны сказать о детях. Если нас увезут в Германию, то мы не можем их оставить здесь. Как же мы будем без них? - с отчаянием шептала Ида.
В отличие от мамы Дора прекрасно понимала, что их дальше Бабьего Яра не повезут. Но она щадила мамино больное сердце и не могла ей об этом говорить. Она только молча прижимала её к себе:
- Конечно, мама. Скажем обязательно, но до поры до времени об этом нельзя даже упоминать. Посмотри, ты видишь сколько здесь женщин с детьми? Неужели ты хочешь, чтобы и мои дети находились рядом с нами в этом грязном помещении и спали в таких условиях?
- Ну что ты, Дорочка. Я просто хочу, чтобы было лучше, а что делать я не знаю.
- Лучше всего - ничего не делать, - резко ответила дочь, - неизвестно, как всё дальше обернётся. Может, уже завтра мы будем дома. Ведь мы же ни в чём не виноваты. Нам даже не предъявили обвинение. Разве быть евреем, это преступление?
И затем повторила с несвойственной ей суровостью:
- Ты поняла, мама? Если ты хочешь, чтобы дети остались живы, не смей даже упоминать о них. Иначе последствия будут ужасными. И ещё раз, - обрати внимание, сколько здесь в камере женщин с детьми. А теперь задай себе вопрос, почему они здесь оказались? Подумай и сделай вывод! Вот поэтому ни с кем, абсолютно ни с кем, не говори о детях!
- Но как же мы их оставим? - не унималась пожилая женщина.
- Ма-ма! - со злостью прошипела Дора, не в силах больше её убеждать и демонстративно отодвинулась от неё.
Такой суровый тон из уст всегда сдержанной и воспитанной дочери Ида услышала впервые. До неё начало доходить серьёзность их положения. Мысли об отправке их Германию постепенно вытеснились из головы. Она вспомнила слова бабушки Нины об участи тех евреев, которые сами явились, согласно приказа, и ей стало страшно. Склонив голову, она потихоньку заплакала. Доре стало жалко маму. Она опять прижала её к себе и стала нежно и успокаивающе гладить по плечу. "Пусть немножко поплачет, - подумала Дора, - выйдут первые слёзы, душе станет легче и она будет меньше страдать". Так, обнявшись, они и просидели молча почти всю ночь, думая каждый о своём. Только на рассвете женщины забылись в какой-то полудрёме.
* * *
Рано поутру их разбудил скрежет открываемой камерной двери и грубый, хриплый голос дежурного полицая:
- Подъём!
Двое заключённых,одетых в какое-то рваньё, с трудом держали за ручки большую кастрюлю:
- Пани еврейки, чай подано, - издевательски произнёс полицай.
Заключённые внесли в камеру посудину, заполненную чем-то закрашенной водой. Над кастрюлей поднимался лёгкий парок. Всем выдали по маленькому кусочку непропеченного хлеба и чуть тёплой бурды из бачка.
Ида подошла к полицаю и тихонько спросила:
- Пан полицай, первое, что я хочу вам сказать, это то, что мы ни в чём не виноваты. Нас привезли сегодня ночью, и мы не знаем, где туалет.
- Дак вот же он, - загоготал полицай, показывая рукой на грязную брезентовую шторку в углу. - Звыняйте, еси шо не так. У нас люксов нету. А то - невиноваты. Не волнуйтесь, разберёмся.
За шторкой стояла такая же кастрюля, в которой им принесли чай, только другого назначения. Женщины, переборов в себе отвращение и стыд, вынуждены были воспользоваться этой посудиной.