Вот докатился: размышляю, как кому-то лучше убить меня!
Взошло солнце, и в комнате стало светло, несмотря на заклеенные окна. Попробовал посмотреть на улицу сквозь бумагу или щелочку найти — безрезультатно. Бумага непрозрачная, а окна заклеены очень тщательно. Зато дует из них сильно, потому что щели в рамах никто заткнуть не удосужился.
— Ир, свари клейстер — я окна заклею, а то холодно в квартире.
— Муку жалко! Может, что другое придумаешь?
А почему бы не придумать? Взял миску и залил в ней водой мелко изорванную газету. Немного погодя, взял горсть промокших обрывков, отжал и полученной массой стал заполнять щели в наружной раме, помогая тонкой ручкой чайной ложечки и тупым столовым ножом. Потом вытащил большую полку из шифоньера и попробовал вставить ее между рамами. Никак не идет у меня из головы бутылка с зажигательной смесью.
Зараза! Полка чуть великовата — не влезает. Лишнего-то всего пару сантиметров. Увы, мой план не годится. Обидно! А как было бы чудесно: бутылка с зажигательной смесью разбивает стекло, отскакивает от доски и летит обратно к изумлению злоумышленника.
Пилить полку мне нечем, а ломать ее жалко. Придется придумывать что-то другое.
Пространство между рамами я заполняю бумажными плитами. Только в этот раз скатываю трубочки потуже и заворачиваю их не в один слой газеты, а в три. Готовое изделие получается тоньше, но прочнее. Для надежности я вставляю между плитами еще несколько слоев газетной бумаги. К сожалению, дело идет медленнее, чем хотелось бы. К тому же, бутылка от такой защиты может не отскочить, а застрять в ней. Ну и пусть: все равно это лучше, чем горящий пол.
— Ир, я есть хочу!
Моя ненаглядная шинкует капусту. Морковка натертая горкой высится в тарелочке, свежие сухари лежат в корзиночке, в кастрюле на плите что-то варится, распространяя вокруг аппетитный запах. И сама женщина соблазнительна до невозможности — так и хочется сгрести ее в охапку. Но делать это я не буду, потому что твердо знаю: на кухне Ирку лучше не трогать.
— Обедать будем через часик. Пока сухарик погрызи.
Так и делаю. Ржаной сухарь оказывается неожиданно вкусным, и мое настроение поднимается на невиданную высоту. Увы, вскоре оно опускается: включенный телевизор обрел дар речи, но показывать что-либо отказался. Увы, у этого прибора имеется только звук, а изображение отсутствует.
Ирка выглянула на шум и, оценив ситуацию, пожелала хозяйке всяческих неприятностей, используя ненормативную лексику. Не слишком приличная речь любимой женщины меня развеселила, и я с новыми силами принялся конопатить окна, прислушиваясь к негромкому бормотанию телевизора.
Собственно, все не так уж плохо: мы живы, почти не мерзнем, не голодаем, и есть надежда на то, что все закончится благополучно.
Ирке явно удался борщ с фасолью вместо мяса — я две тарелки съел, млея от удовольствия. А после гречневой каши и напитка, отдаленно напоминающего чай, появилось непреодолимое желание прилечь на диван и подремать.
Так мы и сделали, а я даже уснул. Однако Ирка не дала мне разоспаться.
— Хватит дрыхнуть! Ночью что делать будешь? — услышал я и почувствовал, как она трясет меня за плечо.
В конце декабря темнеет рано. Я опять переместился в ванную: закончил утеплять нишу и продолжил делать бумажные плитки для окон.
— Давай закругляйся! — распорядилась Ирка.
— Почему? Рано еще.
— А ты что, так немытым ходить и собираешься?
Да, помыться было бы неплохо. Мыло у нас есть, горячая вода из крана течет в неограниченном количестве, только ни мочалки, ни полотенец не имеется.
Вместо мочалки Ирка дала мне тряпочку и отправила мыться первым.
— Ир, потри мне спину, а то я этой тряпкой не достаю, — негромко сказал я, приоткрыв дверь.
— Сейчас, разденусь только.
О каком мытье может идти речь, если к тебе в ванную заходит обнаженная женщина? Если честно, я и позвал Ирку, надеясь на что-нибудь более приятное и захватывающее, чем обычные водные процедуры.
Мы полгода занимались этим, понимая, что за нами подсматривают. Я, кажется, привык к видеокамерам, и Ирка говорила, что ей все равно.
Совсем не все равно! Это другая женщина — восхитительная, утонченно-нежная, готовая удовлетворить твои прихоти и ждущая блаженства. Только мы вдвоем, только я и она, моя желанная и любимая.
— Все, сохнем! Лешенька, не трогай меня! Мы опять не высохнем, как в прошлый раз. Нам уже было так хорошо!