Наверно, «привлекательная» к Сюзи подходит. Точно, она из четверых самая красивая.
"Зато я самая непривлекательная, — уныло подумала Анна. — Выходит, если Паула ведущая, то я ведомая. Они же меня взяли под свое крыло".
Конечно, нет сомнений — ее приняли в компанию не только из жалости, хотя жалость тут — не последняя причина. Пока еще неизвестно, в чем ее роль, удастся ли найти свое место в их компании. "Вдруг у меня проявятся скрытые таланты, — утешала себя девочка, — всегда же есть надежда".
Теперь остается Мэгги.
Ну, с ней нетрудно. Она добрая. Уже ясно, они с Мэгги настоящие друзья. Анна постучала по дереву, не сглазить бы!
По дороге домой девочка доложила маме, чем занимаются отцы ее новых подружек.
— Похоже, все достойные люди, — после некоторого раздумья заключила мама. — Хорошо, что ты подружилась с их дочками.
Анна вздохнула. Неужели мама не поняла — это с ней подружились! Папа приобнял дочь, легонько потрепал по плечу.
Когда ужин был готов, Анна отправилась звать братьев к столу. Фриц тренировался на заднем дворе, забрасывая баскетбольный мяч в самодельную корзину, которую они с Руди повесили на дереве. Сам Руди заперся у себя в комнате.
— Ужинать пора, — позвала Анна старшего брата.
Ответа не последовало. Девочка решила, что Руди уснул, и забарабанила в дверь.
Внезапно брат распахнул дверь и сердито ответил:
— Я тебя с первого раза услышал, я тебе не Супермен какой — быстрее самого быстрого локомотива, мощнее…»
— Быстрее самой быстрой пули, мощнее самого мощного локомотива, — у поправила брата Анна.
— Одним прыжком перепрыгивает самый высокий небоскреб![16] — закричал Руди и в один прыжок оказался на нижней ступеньке лестницы.
Продолжая смеяться, Анна спустилась вслед за братом.
Еще до того, как папа начал молитву перед едой, Руди, только что дурачившийся с младшей сестрой, вдруг серьезным, напряженным голосом обратился к отцу:
— Я не хочу сегодня вечером говорить за столом по-немецки, папа.
Все в недоумении молчали. Эрнст Зольтен повернулся к сыну и произнес обычным, ровным тоном:
— Руди, мне кажется, я понимаю твои чувства, но немецкий — наш родной язык, язык Гете и…
— И Гитлера! Папа, ты читал сегодняшние газеты? — закричал Руди. — Ты слушал новости? Ты знаешь про Польшу? Папа, тебе все это безразлично?
— Сын, — начал папа, голос его, по-прежнему спокойный, звучал тяжело и устало.
Но мама прервала его:
— Я читала! Я слушала! Моя бабушка жила в Польше. Мы каждое лето ездили в Варшаву навещать ее. Мы, дети, долгими вечерами играли в саду…
Никто просто не знал, что сказать. Даже Руди опустил глаза, не в силах глядеть на охваченное болью мамино лицо, обычно такое милое и веселое.
— Эрнст, сегодня вечером мы будем говорить по-английски, — повернулась к мужу Клара Зольтен.
Без дальнейших обсуждений папа склонил голову и прочел молитву по-английски. Когда он кончил, никто не произнес ни слова, никто не пошевелился. Прошла минута, другая, пока, наконец, Фриц не потянулся за хлебом.
— Я забыла масло, — воскликнула мама и бросилась на кухню.
— Масло на столе, — закричала ей вслед Гретхен, и тут все услышали — мама плачет.
— Ты молился за тех, кто сейчас страдает, папа, и забыл поблагодарить за наш ужин, — Фрида, казалось, нащупала безопасную тему для разговора.
— Не могу говорить о еде, когда столько людей без крова, — ответил папа. — Но сейчас не время для разговоров. Дай мне твою тарелку, Анна, положу тебе гуляша, или что там Гретхен состряпала. Дети, давайте постараемся по-прежнему жить нормальной, полной, даже радостной жизнью. Главное, никогда не забывайте о смехе.
Мама уже пришла в себя, она вернулась из кухни с пустыми руками и села за стол. Руди уставился на отца, возмущенный последними словами.
— Смех! Как мы можем теперь смеяться?
— Не знаю как, но должны, — ответил Эрнст Зольтен, протягивая полную тарелку младшей дочери и накладывая еду в тарелку старшей. — Нужно ли и нам сойти с ума, если мир заразился сумасшествием? Так делу не поможешь. Смех, добрый, честный смех — один из признаков нормальности.
— Я видела — на многих фотографиях Гитлер улыбается, — медленно начала Гретхен. — Но не думаю, что кто-нибудь видел его смеющимся.
— Нет, — отозвался папа, — можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом.[17]
Ко всеобщему удивлению, мама хихикнула.
— Эрнст, ты умирать будешь, — со смешком, правда, немного нервным, проговорила она, — но все равно найдешь подходящую к случаю цитату. Это был «Гамлет» или "Отелло"?
Note16
Фразы из популярного комикса конца 30-х годов XX века о Супермене, живущем на Земле под видом журналиста Кларка Кента.