Мама с папой решили, что дедушка будет жить в маленькой комнатке, которая раньше была бабушки Хени, но, кроме этого, он вообще не был похож на нее ничем. Не мог даже полминуты сидеть спокойно, и, даже когда спал, все время метался и кидался из стороны в сторону, и разговаривал во сне, и руки его дрыгались и вертелись в воздухе. Очень быстро выяснилось, что невозможно запирать его в доме одного, потому что он начинал плакать и кричать, и поэтому его выпускали на улицу. Утром, когда папа и мама отправлялись в Киоск счастья, а Момик в школу, дедушка Аншел выходил и целый день бродил взад-вперед по переулку, а когда уставал, направлялся к пустой скамейке, которая против лавки-кафе Бейлы, и садился, и все время, пока сидел, разговаривал сам с собой. Он прожил у Момика и его родителей в точности пять месяцев, а потом исчез. В ту неделю, когда он появился, Момик начал рисовать его портрет для королевской марки и под портретом написал (в знак своего огромного уважения к дедушке) такую подпись: «Аншел Вассерман. Еврейский писатель, погибший в Катастрофе». Бейла приносила дедушке стакан слабенького чаю и напоминала ему осторожно, что медаф пишн, господин Вассерман, и отводила его, как ребенка, к себе в уборную. Бейла — она в самом деле ангел, спустившийся к нам на землю с небес. Муж ее, Хезкель Маркус, давным-давно умер и оставил ее одну с Иегошуа, который был нелегкий ребенок и наполовину мешигенер, и она сама, своими руками, сделала из него офицера большого ранга (так она говорит) и дала ему высшее образование. Кроме Иегошуа, покойный Хезкель оставил ей в наследство и своего отца, старого Аарона Маркуса, который, чтоб он был зол эр зайн гезунт ун штарк — здоров и крепок, на самом деле был очень болен и слаб, и уже сам не знал, что с ним творится, и почти не вставал с постели. А Бейла, хотя у Хезкеля она жила как царица и дома он ей не позволял даже стакан передвинуть с одного края стола на другой, но, когда он умер, она не стала, конечно, сидеть дома, задравши ноги, а тут же встала и пошла в лавку, чтобы не упустить хотя бы постоянных покупателей, и даже расширила дело и прибавила еще три столика для кафе и аппараты для содовой и для кофе, и топталась там на ногах с раннего утра и до поздней ночи, и падала от усталости, и харкала кровью, и только ее подушка знает, сколько слез она пролила за все эти годы, но Иегошуа у нее, благодарение Богу, ни одного-единого разочка не пошел спать на голодный желудок, а от работы никто еще не умер.
В своем кафе Бейла предлагала легкие завтраки на выбор и домашние обеды на любой вкус. Момик в точности запомнил эти слова, потому что ведь это он писал для Бейлы меню (по три раза одно и то же — по одному листу на каждый столик) и даже рисовал на них тучных и сытых людей, довольных и веселых от того, что они так хорошо покушали. Разумеется, в кафе имелись и домашние печенья, которые, как Бейла сама отвечала всем, кто интересовался, были посвежее хозяйки, плохо только, что мало кто интересовался, потому что редко кто заглядывал в кафе. Только марокканцы, работавшие на новостройках Бет-Мазмила, в десять утра заходили купить бутылку молока, полбуханки хлеба и немного брынзы, да еще несколько постоянных клиентов, проживавших в том же переулке, и, конечно, Момик. Но Момик заходил без денег. Остальные люди не хотели покупать у Бейлы, потому что в это самое время открылся торговый центр и в нем совершенно модерновый и новехонький «супер». И кто покупал там больше, чем на тридцать лир, получал в подарок круглые пробковые подставки под стаканы с чаем — представляете? — можно подумать, что они все такие буржуи-разбуржуи и принцессы на горошине, что уж никак не могут пить чай без этих пробковых подставок! И все несутся туда, будто там раздают золото, а не селедку и репу, и еще потому, что каждый получает там прайвет, личный экипаж — блестящую такую тележку складывать в нее покупки. «Пусть всех их повывезут оттуда в этой тележке!» — ворчит Бейла, но не слишком сердито, можно сказать, совершенно беззлобно. И каждый раз, когда она говорит об этом «супере», Момик краснеет и отводит глаза в сторону, потому что он тоже иногда заходит туда и разглядывает все это освещение и разные вещи, которые там продают, и смотрит, как позванивают кассы и как пристукивают живых карпов, которые плавают в рыбном садке. Бейле наплевать, что ее покинули все покупатели (так она говорит), богачкой она уже все равно не будет, и что с того? Рокфеллер, он что — обедает по два раза на день? Ротшильд спит на двух кроватях? Тоже нет! Но что и вправду ее мучает, так это безделье и скука, и, если ничего не изменится, она и сама пойдет работать в этот торговый центр, лишь бы не сидеть сложа руки, потому что — что же ей остается делать? В Голливуд ее в этом году уже не пригласили, наверно, из-за ног, там если нет таких ног, как у Мэрилин Монро, так нечего и соваться, поэтому Мэрилин Монро может спать спокойно со своим новым мужем-евреем.