Урс не знал, как начать.
— Жалко старый комод, — произнес Альфред, чтобы хоть что-то сказать. Урс не понял, что он имеет в виду, и тогда тот пояснил: — Да отель «Des Alpes». Вот уже сколько лет они не могут вылезти из долгов. Банк «Национальный кредит» отказал им в ипотечной ссуде. А это означает, что они хотят забрать отель, чтобы впоследствии превратить его в учебный центр. Мне будет как-то не хватать этого бара. Здесь так спокойно, можно все обсудить. И достаточно шумно, чтобы не быть услышанным. Здесь мы среди своих. Урс уцепился за его слова.
— То, что я хочу спросить тебя, должно остаться между нами. Тебе это покажется странно и, возможно, даже подтолкнет к ложным выводам. Но ты рассматривай это как чисто теоретическое обсуждение проблемы. Большего о причинах этого разговора я тебе сказать не могу, кроме одного: все не так, как ты подумаешь.
— Ясно.
— Сценарий таков: одна молодая женщина выходит в тридцатые годы замуж за состоятельного фабриканта, вдовца с пятилетним сыном. Через год фабрикант умирает. Завещания с назначением наследника нет, единственными наследниками являются его жена и его сын. Она подменяет ребенка на сына своей подруги, и это проходит незамеченным. Что будет, если сегодня эта афера выплывет наружу?
— С какой такой стати?
— Да нет, ну просто как предположение. Так что же будет? Альфред задумался на мгновение.
— Да ничего.
— Ничего?
— Через десять лет мошенничество подпадает под действие закона о сроке давности.
— Ты в этом уверен?
— Ну я же знаю, каков срок давности для мошенничества.
Урс помешивал в стакане пластмассовым жирафом. Кубики льда позвякивали.
— Дополнительный вопрос, еще более гипотетический: муж умер не собственной смертью, в этом ему помогла немножко жена, что тоже никем не было замечено.
— Срок давности для убийства — двадцать лет, для мошенничества — десять. Если в течение этого времени ничто не всплыло наружу, считай дело закрытым.
— А наследство?
— Жена как убийца пожизненно объявляется недостойной наследовать. Это означает, если сегодня что-то раскроется, она автоматически теряет все права на наследство.
— И должна возвратить все законному наследнику.
— С правовой точки зрения — да. Урс кивнул.
— Так я и думал.
— Но если она этого не сделает, тот никаких прав не имеет. Срок давности для иска о наследстве истекает через тридцать лет.
— А фиктивный сын?
— Ну, тут вообще не о чем говорить. Для этого срок истек уже через десять лет. И поскольку он не несет никакой ответственности за то, что его в детском возрасте обменяли на другого ребенка, его даже нельзя признать недостойным наследовать.
— Ты уверен? — Урс сделал знак барменше. Альфред Целлер усмехнулся.
— Наше право наследования защищает имущество и состояние куда лучше, чем права наследников.
— Повторить то же самое? — спросила Эви.
Примерно в то же время Эльвира Зенн стояла в ванной, одетая к выходу, и набирала содержимое инсулинового шприца, украденного ею у доктора Штойбли, в три обыкновенных.
Она завернула их в сухую кухонную салфетку и спрятала у себя в сумочке. Затем вышла, вынула из вазы в гардеробной букет весенних цветов и направилась в парк. Фонари, окаймлявшие дорожку, петлявшую между рододендронами, стояли на моросящем дожде в ореоле желтого сияния.
Конитоми лежал в кровати. В кровати над ним лежал Томикони. Обе мамы спали рядом. Кровати тряслись и качались. Они ехали ночью на поезде. Они отправились в длинное путешествие. Было темно, штора на окне опущена. Когда поезд останавливался, за окном слышались шум и голоса, а за дверью шаги людей, возбужденно говоривших друг с другом.
Через какое-то время кровати дергались, что-то вздыхало и визжало, и поезд опять стучал колесами и катился дальше. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук. У него и у Томикони было теперь по две мамы: мама Анна и мама Вира. Это чтобы они не грустили, что у них нет больше ни одного папы и никаких тетей.