Ни выражение лица Сабины, ни ее поза не изменились. И все же Джошуа почувствовал перемену. Она чуть напряглась, в ее глазах появился блеск, голос приобрел новое звучание.
— Занятная тема для случайного разговора. И что же Данстабл сказал? Как он узнал, что этот его постоялец и человек, скончавшийся в оранжерее, одно и то же лицо? Или, может, вы ему показали портрет умершего?
Ее мягкий голос полнился иронией, и в нем безошибочно слышалась настойчивость.
Джошуа на мгновение оторвался от своего занятия и посмотрел на Сабину. В полумраке ее профиль отбрасывал на стену тень. И, увидев силуэт получеловека-полухищника: выдающийся вперед лоб, вместо носа уродливый клюв, подбородок, слившийся с шеей в единый столб, — Джошуа невольно поежился.
— Имя умершего я узнал от Гранджера, поскольку вы просили меня поговорить с ним. Оно было указано на письме, найденном в кармане несчастного. Джон Кобб.
Сабина молчала, осмысливая услышанное. Потом повернулась к Джошуа.
— Вы сказали Джон Кобб? Вы уверены, что его звали так? — спросила она без всякого выражения в голосе, словно впервые слышала это имя.
— Да, мэм, сомневаться не приходится.
— Что еще вы выяснили?
Она приняла прежнюю позу. Теперь тон у нее стал безразличным, словно она задавала вопросы лишь в угоду Джошуа.
— Только то, что он несколько недель жил в этой гостинице и в ночь перед своим исчезновением, перед тем самым днем, когда вы обнаружили его тело, уехал, сказав, что скоро вернется. Но так и не вернулся.
— И это все? К нему кто-нибудь приходил? Он упоминал, зачем приехал сюда?
Она задавала вопросы с некоей равнодушной настойчивостью в голосе, и это Джошуа насторожило. А может, его смутила та зловещая тень на стене. Или в нем говорила его природная осторожность. Как бы то ни было, он решил, что пока не стоит раскрывать карты. Лучше не упоминать про визит Герберта. Это во всех отношениях было бы благоразумнее.
— Данстабл не помнил, чтобы Кобба кто-то навещал. Это и понятно, ведь в гостинице каждый день бывает много разных людей. И если только кто-то из них не отличается чем-то особенно примечательным, для него они все на одно лицо; он путает, кто что из них сказал. Может, мистер Кобб и говорил ему, зачем приехал сюда, но Данстабл человек не большого ума, и память у него не очень хорошая, запоминает он не лучше, чем кружево греет. Если он что и знал, то давно уже позабыл.
— А что сказал Гранджер? Вы упомянули, что беседовали с ним по моей просьбе. Ему известно что-нибудь об умершем? Были ли при покойном какие-то вещи или предметы, по которым можно судить о его происхождении или намерениях?
Джошуа понимал, что должен что-нибудь сообщить Сабине, иначе она не успокоится. К тому же он ничего не выиграет, вызывая у нее подозрения или гнев. Но насколько он может быть с ней откровенен? Разумеется, лучше умолчать о том, что, по мнению Гранджера, она была знакома с умершим. Джошуа украдкой посмотрел на Сабину и увидел, что она, не меняя позы, краем глаза внимательно наблюдает за ним, будто выжидая. Его охватило странное волнение. Он вспомнил испуганное лицо Каролины Бентник накануне вечером в гостиной. Или ему только кажется, что от Сабины Мерсье исходит нечто зловещее? Должно быть, Каролина почувствовала это вчера, а сейчас и он ощущает угрозу, хотя недоброжелательность Сабины пробуждает в нем не страх, а любопытство. Интересно, чем вызван этот недобрый блеск в ее глазах? Если прежде он сомневался, то теперь проникся уверенностью, что она замешана в какой-то интриге. Иначе зачем она просила его побеседовать с Гранджером? Зачем скрывает, что была знакома с Коббом? И тут тревожная мысль пришла Джошуа в голову. Если Сабина ведет себя столь скрытно и подозрительно, значит ли это, что Фрэнсис и Каролина правы в своих предположениях? Неужели Сабина причастна к гибели Кобба?
— Гранджер сообщил мало интересного. Сказал, что Кобб несколько дней назад приходил сюда в поисках работы. И как я уже говорил вам, он нашел у него в кармане два письма, из которых и узнал его имя.
— Где эти письма?
— Он отдал их мистеру Бентнику.
Сабина задумалась. Хоть она ничего и не сказала по поводу того, что письма оказались в руках Герберта, но Джошуа чувствовал, что это известие ее не очень обрадовало.
— Это все? — наконец спросила она. — Гранджер прочел письма? Рассказывал что-нибудь об их содержании?
— Ни слова, сударыня. Он утверждает, что у него не было времени их читать. Он увидел только имя.
Ответ Джошуа, очевидно, удовлетворил Сабину, ибо вопросов больше не последовало. Наконец он мог вновь переключить свое внимание на мольберт. Но, как оказалось, этот разговор выбил его из колеи, рабочий настрой был утрачен. И все же Джошуа хотел продолжить работу над портретом, но так же велик был соблазн расспросить Сабину об ожерелье и ее странной беседе с Каролиной Бентник. В конце концов чувство профессионального долга возобладало над любопытством, но все то время, что он работал, его неотступно преследовала мысль о том, что, возможно, именно Сабина убила Кобба. Он старался не думать об этом, убеждая себя, что торопится с выводами, что существуют десятки причин, побуждающих Сабину умалчивать о своем знакомстве с Коббом, а это значит, что она вовсе не убийца. Тем не менее мысли о Коббе не лучшим образом сказывались на его работе. От волнения он был не в состоянии уверенно наносить широкие мазки и лишь с несвойственной ему поспешностью накладывал на холст пятна свинцовых белил в смеси с умброй.
Вскоре после того как часы пробили три, Сабина резко встала с кресла:
— Прошу меня извинить, мне пора. Я должна была покинуть вас еще полчаса назад.
— Это вы меня простите, сударыня. Я заставил вас ждать.
— Не стану с вами спорить, мистер Поуп. Однако мне хотелось бы попросить вас еще об одном одолжении. Надеюсь, вы не откажите.
Интересно, что еще у нее на уме?
— Я весь к вашим услугам, сударыня.
Джошуа чинно поклонился.
— В мое отсутствие позаботьтесь об этом ожерелье. Если угодно, можете использовать его при работе над портретом. — Она подошла к пристенному столику, на котором оставила футляр из шагреневой кожи, расстегнула ожерелье и с благоговением положила его на шелковую подкладку. Зрачки ее глаз были расширены, словно она испытывала тайный восторг, держа в руках эту драгоценность. — Я должна уехать немедленно.
— Простите, сударыня, но, может, лучше позвать вашу горничную?
— Мари я послала с поручением в Ричмонд, она еще не вернулась.
— Мне жаль, сударыня, но мистер Бентник ждет меня к обеду.
— Ничего страшного. Пока уберите ожерелье в надежное место, а после обеда, как только закончите работать, сразу же отдайте его Мари. Вы окажете мне большую услугу. Я тороплюсь в Лондон и сама уже не успеваю это сделать, но и с собой брать его не хочу. Это очень ценная вещь, не хотелось бы, чтобы она попала в чьи-нибудь недобрые руки.
Джошуа взял футляр и запер его в ящике рабочего стола.
— Очень хорошо. Не беспокойтесь. После обеда я сразу же пошлю за Мари и отдам ей ваше ожерелье, — пообещал он.
Сабина поблагодарила его и, уведомив о том, что не сможет позировать дня три, пока не вернется из Лондона, удалилась.
Как только она ушла, Джошуа положил палитру в таз с водой красками вниз, чтобы они не засохли, и вымыл руки. После он прошел в спальню, снял рабочий халат, надел сухой сюртук — из небесно-голубого шелка, с отделкой из серой тесьмы — и завитой парик, сбрызнул себя розовой водой, чтобы заглушить запах скипидара и льняного масла, и спустился в столовую, где часы уже били четверть четвертого. Второй раз за день он пришел с опозданием.
Глава 12
За обедом, когда слуги поставили на стол отварную щуку с капустой и рагу из дичи, Джошуа наконец-то собрался сообщить Герберту о своем решении вернуться в Лондон.
— Прошу простить меня, мистер Бентник, — степенно начал он, приняв подобающе серьезный вид, — но раз уж миссис Мерсье отправилась в Лондон, думаю, мне тоже лучше вернуться туда на день-два. Работа над портретом идет полным ходом, но я предпочел бы не продолжать, пока вы оба не сможете позировать. Если я стану писать вас по отдельности, это может нарушить гармонию образов, и тогда портрет будет безвозвратно испорчен.