– Я отключила.
– Тебе перед студентами нельзя палиться.
– А ты проницателен!
– А ты – вреднючка! Впрочем, как всегда. За постоянство?
– Ага! За постоянство хорошего. И чтоб всё плохое в нас стало хорошим. Ну, и не только в нас, если говорить про…
– Я понял. Давай, выпьем. Иди сюда, злюка.
Они чокнулись. Инга пересела на диванчик к Саше и приобняла его.
– Может, танцевать?
– Ну, точно наклюкалась, мать. Ты такая только пьяненькой бываешь. Пошли, что уж! Только сумки на бар закинем. Там поставили шкафчики – с замочками, как в продуктовых.
– Удобно!
И они, протиснувшись через толпу, оплатили хранение и оставили вещи. Хлопнули по рюмке бехеровки и стали танцевать – неумело, но живо, попадая в ритм.
Инга смотрела в Сашины глаза. В красивые глаза. Вспоминала, как они вели вместе «Студвесну». Как наедине коротали тёмные вечера, раскрашивая декорации. Он всегда таким был, ну… выделялся на фоне остальных. Слова плохого никому не скажет. И спину держит ровно – это он с кадетского класса сбежал на психфак. Говорил, расхотелось служить идти, мозги трусить под строевую. Наверно, потому и в магистратуру пошёл, и в аспирантуру?.. А тогда – приятно подкачанный был, такой, статный. Это сейчас мальчишки-первокурсники – через одного подтянутые. А в том поколении было не модно. Ну, если можно разницу в семь-десять лет называть поколением.
А Инга тогда была глупая совсем, мелкая. Берегла себя чёрт знает для кого. Ну, и добереглась. С филфака парня не найдёшь – будет один на группу, и тот задохленький или повёрнутый. А все, кто в студактиве был, счастливо нашли себе пару с других факультетов. Ну, и Саша посговорчивей кого нашёл. Таню. Глупенькую такую с виду, но по-женски хитрую. Она лапки сложит, губки надует: «Ой, не могу с полки книжку достать!..» – и всё. Прощай, мужское самообладание. Особенно если мужчина до того среди кадетов мариновался, и женскую сущность понимал только как простой стереотип. Короче, стали они, как всем говорили, «тепло дружить».
Так и ходила Инга нецелованной, пока не вызвалась провести посвят у первачков. Сама на третьем курсе была. А первачки и подпоили. Это тогда её Саша за волосы держал. Она было хотела его расцеловать от внезапного прилива благодарности – но постеснялась: после того как вывернуло, как такого красивого целовать-то будешь? Тогда-то и стрельнуло. Что красивый, что статный, что хороший и все дела. Что ходила зачем-то, ждала, мол, её сначала замуж позвать надо, а потом уже всё остальное. Что дура: был рядом с ней такой славный парень, а она… а она.
Вернулись они на посвят – точнее уже «на афтерпати», – и присели на диван. Саша домой засобирался – говорит, его дела ждут. Известно, какие дела. Танечка. Я, говорит, тебя здесь просто так не оставлю. Вот брат моего друга давнего – Миша. Хороший человек. Он с тобой домой поедет, подвезёт. Вам в одну сторону. Только чуть позже.
И уехал. А Инга разревелась, нахлынуло на неё что-то. Что вот сидит она в отдельной комнатке, пока за стенкой такие же пьяные первачки отплясывают. И никому, никому она совсем не нужна так, чтобы вот насовсем. Чтоб вот был человек – как друг из начальной школы. Там же как: вы с ним под ручку ходите все перемены, домашку вместе делаете, в одном дворе гуляете. И всё-всё у вас общее – ручки, анкетки с наклейками, фишки, любимые мультики… А потом кто-то из вас в мат-школу переводится. И всё гаснет. Или вообще из города уезжает – напишете друг другу пару писем да забудете друг друга в школьной суете.
Вот сейчас бы так, друга бы – чтоб насовсем друга, целиком!..
Но такое только одним способом можно получить. Завести партнёра. И уж стеречь его как зеницу ока. Вот он тебе тогда и станет – мать, отец и жалобная книга. И тогда уже на двоих у вас не только ручки с наклейками будут, но и дом, и постель.
Дура! Штамп-то тут – где? Зачем ждала? И без штампа можно!..
В общем, наревелась тогда Инга от души. Сама не заметила, как её в машину к Мише погрузили. Должна была как старший товарищ за первачками следить, а сама – хлеще них. Стыдоба. Ну, немудрено, пила-то редко… Миша отвёз Ингу домой и дошёл с ней до тамбура. Хотя она уже сама стояла на ногах – холод ночи выветрил и всю истерику, и весь хмель.
Но Миша навязался всё равно – дескать, посмотрю, чтоб ты в коридоре не грохнулась, умою. И действительно – умыл. Проводил в комнату, усадил на кровать и начал поглаживать Инге колено. Она замерла с немым вопросом – зачем?
– Ну, что ты. Я же всего лишь хочу тебя утешить. В Сашку втюрилась, да? Да по тебе написано. Он только к Таньке сорвался – а ты реветь. Клин клином вышибают, поверь мне…