Старшая девочка была рядом не всегда, чаще всего находилась в центре всеобщего внимания. Формально Руби принадлежала к дурной компании, девчонкам, которые сидели на стене в мини-юбках, курили, просматривали страницы на своих телефонах, смеялись, если вожатый осмеливался предложить какую-нибудь работу. Большинство из них были совершенно типичными, но не Руби. Если бы ей что-то приглянулось, она бы легко спрыгнула со стены и отправилась возиться с семенами, или резать кусочки ткани, или связывать компакт-диски, чтобы сделать забавные украшения. Вожатые зацепились за нее, ключу к перевоспитанию других бунтарей, но, когда поворачивались к Руби спиной, та снова убегала на улицу, громче всех дразня какого-нибудь проходящего мальчишку или пытаясь забраться на крышу, совершенно не думая о собственной безопасности. Девочка казалась самодостаточной, всегда носила один и тот же бордовый джемпер, который напоминал Фрейе пончо. Если вы не знакомы, или же Руби не улыбалась, она могла бы показаться вам немного злой. Но когда она поднимала свои лучиcтые глаза, вы бы могли понять, что она просто очень спокойная. Фрейя прекрасно помнила огромные зевки, растопыренные руки и находившуюся на грани вывиха челюсть; Руби издавала булькающие звуки, словно зомби в поисках мозгов, пока конечности и губы не занимали прежнее положение, и тогда она снова становилась привлекательной девочкой с задорными полузакрытыми глазами. Фрейя еще помнила выражение ее лица, когда она потирала кожу под губой, опасаясь, что помада вышла за контуры, или накручивала прядь волос на палец.
Фрейя, которую на кухню заманил запах орехового шоколада, увидев резкий взгляд незнакомой девушки, ждала, что ей посоветуют проваливать отсюда. Вместо этого Руби прищурилась, вытащила нож из «Нутеллы» и воткнула его прямиков в баночку с белой пеной.
– Где ты достала зефир? – поинтересовалась Фрейя.
После этого вопроса на лице Руби появилась ухмылка.
– Спасибо папе.
По-видимому, он жил в Штатах. Позже, когда девушки познакомились, Руби призналась, что все вкусности, которые приносила, – «Лаки Чармс», «Херши», батончики «О Генри» – были куплены за бешеные деньги в магазинчике, где продавали американские товары. В них крылась причина безмолвных страданий, ведь отец ничего не присылал, с тех пор как он ушел, дочь не услышала от него ни слова.
Для Фрейи подобное было за пределами понимания – мать заморозила свои яйцеклетки, а когда к тридцати годам отчаялась найти достойного спутника жизни, купила донорскую сперму. Все мужчины пугались, как зайцы, могла бы сказать Эстер, выпучив свои глаза так, что становилось немного страшновато. Когда Фрейя рассказала свою историю Руби, то почувствовала, что это звучит намного печальнее, чем было на самом деле.
– Так у тебя никогда никого не было, детка? – спросила Руби, обнимая свои колени. В то время они сидели вместе на стене, когда большинство других подростков уже забрали из лагеря. Фрейя покачала головой – понимая, что мамы, похоже, не в счет, – и старшая передала ей полуистлевшую сигарету. Маленькая палочка отдавала пальцам тепло, и, хотя Фрейя только делала вид, что затягивается, ей доставляла наслаждение связь, которая складывалась между ними. Они словно два атома, а самокрутка – электрон, переходящий от одного к другому, правда, Фрейя держала это ботанское сравнение при себе. Тогда у нее была привычка мыслить, уподобляя все научным процессам, проводить эксперименты, например, чтобы выяснить, сможет ли она вписаться в общество детей из Лондона, или хотя бы понять их странное поведение. Это постепенно приводило к отчаянию.
В Линкольншире, там, где они жили раньше, Фрейя без особых усилий завела себе пару друзей в начальной школе. Если и были моменты, когда приходилось сомневаться в себе или своей способности вписаться в компанию, они не сохранились в памяти. В Пэкхаме же дела обстояли иначе: школа, полная людей, с трудом переносивших окружающих. Фрейя пыталась найти свое место в их экосистеме, но это было похоже на контакт с инопланетной расой. Они стояли в темном нагромождении из наушников и экранов гаджетов, бледная кожа с пирсингом коченела на зимнем морозе. Однажды она подошла к девушке с бело-розовыми косами и попыталась начать разговор. Та отшатнулась, будто Фрейя – липкая клякса на парте.