С Лаурой у нас много забот, она все время в городе, возвращается поздно вечером, чем-то приторговывает, она нас беспокоит почти так же, как Франсуаза, брак которой с немцем скомпрометирует всех. Что будет с ней потом?
Чаще сообщай о себе и об этой милой Камилле, которую мы узнали благодаря тебе. Напомни обо мне твоей тетушке, мадам Бушардо, и Руфи.
Дорогое мое дитя, прости нас за то, что мы не можем ничем тебе помочь. Лиза и я молимся за тебя каждый день, мы тебя благословляем.
Любящая тебя тетка Альбертина»
Леа смяла письмо, упавшее к ее ногам. Она чувствовала себя покинутой, одинокой. Нужно было, однако, что-то делать.
Две молодые женщины и ребенок провели на голубятне только две ночи. Утром, третьего дня Леа была разбужена голосом, который не узнала в полудреме.
— Малышка спит, как сурок!
— Отец! Какая радость снова видеть вас!
— Дядюшка Адриан!
— Моя спящая красавица!
Сжавшись под одеялом, Леа не отпускала руку своего дядюшки и смотрела на него счастливо и недоверчиво.
— Я думала, что не увижу тебя до конца войны…
— Конец уже близок.
— Когда ты приехал?
— Я приземлился сегодня ночью недалеко отсюда. Аристид ждал меня и рассказал, что случилось с Альбером и Мирей…
— Нужно что-то делать.
— Аристид и его люди займутся этим вместе с группой из Ла-Реоля. Сейчас нельзя сделать ничего.
— Я не перестаю думать, что их арестовали из-за нас, — сказала Камилла.
— Не думаю. Гестапо, арестовав некоторых борцов, нашло у них документы. Другие под пытками или угрозами сообщили имена. Когда я узнал в Лондоне имя молодого человека, пользовавшегося полным доверием Пуансо, я сразу испугался за вас и за Альбера с Мирей. Он давно знал, что Альбер участвует в Сопротивлении.
— Почему же он не проявил себя раньше?
— Здесь отразилась особенно отвратительная черта этого типа: ему хотелось в одиночку нанести решающий удар и преподнести своим хозяевам главных руководителей местных маки.
— Если это о нем известно, почему его не уничтожат?
Похудевшее лицо доминиканца, носившего теперь великолепные выкрашенные в черный цвет усы, делавшие его неузнаваемым, омрачилось. Леа заметила, что его тело резко напряглось. Бедный отец Адриан! Несмотря на войну, он оставался священником, для которого убить врага, даже предателя, значило нарушить первую заповедь Божью: не убий! О! Если бы она была мужчиной…
Камилла высказала эту мысль за нее.
— Я, по-моему, догадываюсь, о чем вы беседуете. Я только женщина, но готова убивать, если вы мне прикажете.
Леа с изумлением взглянула на подругу. Решительно, эта Камилла, которую она долго считала совершенно бесхарактерной, все чаще удивляла ее. В Орлеане разве не она стреляла в человека, напавшего на них?..
Отец Дельмас взглянул на молодую женщину с нежностью и волнением.
— Эта работа не для таких, как вы. Он окружен телохранителями, такими же свирепыми, как и он.
— Но меня они не стали бы опасаться!
— Не будем больше об этом, согласны?
— Нет, наоборот, будем. Камилла права. Нас он не стал бы опасаться.
— Вы не знаете, о чем говорите. Эти люди опасны, очень опасны, и у нас достаточно опытных людей, чтобы выполнить такую работу, если возникнет необходимость.
— Но…
— Камилла, не настаивайте…
Тон Адриана не допускал возражений. Он улыбнулся и продолжал:
— У меня сюрприз для вас… Не догадываетесь?
— Вы… Вы видели Лорана?
— Да. Во время моего визита к генералу Леклерку.
— Как его дела?
— Хорошо, насколько это возможно. Я взял, хотя это категорически запрещено, письмо для вас. Возьмите.
Молодая женщина дрогнувшей рукой взяла помятый конверт, протянутый ей Адрианом Дельмасом.
— Только не сохраняйте его. Как только прочтете, уничтожьте. Ты идешь, Леа? Прогуляемся.
Оставшись одна, Камилла вертела в руках конверт без всякой надписи. Наконец, она резко разорвала его, вынув два листочка плохой бумаги в клеточку.
«Моя дорогая жена.