В ледяном тайнике памяти моей матери хранятся выцветающие секреты, расползающиеся сожаления, почти растаявшие стыд и печаль. В тайнике памяти этого человека, которого она любит, как любила моего отца, хранятся другие секреты. Я знаю, что он сражался в Веркоре, был свидетелем и участником страшных событий. А теперь он говорит, что надо купить билеты на самолет в Грецию и показывает мне слайды других путешествий, которые совершил вместе с моей матерью.
Я не рассказываю им о своем визите к Леону, но прошу маму дать мне новый адрес Эдуарда. Мы бегло упоминаем о моей художественной деятельности. Я замечаю, что мама купила журнал, в котором говорится о моих скульптурах. Мы расстаемся в наилучших отношениях, довольные тем, что повидались. Нас разделяет ошеломляющее расстояние.
Остается последнее испытание. Мой дядя живет теперь в нарядном домике неподалеку от Сен-Клу. Мое единственное намерение — посмотреть вблизи на подлеца. Это все — других у меня нет.
Ему семьдесят пять, но он все еще держится очень прямо, без напряженности, он крепкий и мускулистый. Моя тетушка несколько лет назад тихо угасла над своими кроссвордами.
Эдуард живет, окруженный трофеями, в богатстве и роскоши. Он знакомит меня со своей новой подругой, блондинкой на двадцать лет моложе его, гордо показывает мне свой тренировочный зал. Нескольких минут ему оказалось достаточно, чтобы вернуть свое превосходство надо мной.
Он радостно сообщает, что купил в галерее несколько моих скульптур.
— Это все-таки творения моего племянника!
Кажется, он с дьявольской проницательностью понял, что именно я хотел вписать в камень. Он любезен, притворно ласков, насмешлив, задирист. Слушая его, я со странным спокойствием твержу себе, что передо мной настоящий гад. Для того чтобы можно было открыть военные действия, напоминаю о картине в прихожей, которая так мне нравилась: три персонажа в лодке с белым парусом, на фоне заходящего солнца.
— Чья она была? Вюйара? Боннара? И кому принадлежала раньше? Ты всегда умел получать прекрасные вещи… любой ценой!
Эдуард улыбается. Его все такие же здоровые зубы угрожающе сверкают. Я имею дело со зверем, который может еще долго прожить в непролазных «джонглях», как он произносит. В потемках. Встретившись с опасностью, он круто разворачивается, выбирает площадку и нападает сам:
— Ты же все-таки не для того пришел, чтобы поговорить со мной об этой старой картине? Поль, голубчик… Слушай, а ты здорово отделал Леона в тот раз. Основательно его изуродовал! Признаю, его физиономия напрашивается на грубое обращение. Когда он был еще мальчишкой, мне уже хотелось его поколотить! Да, я ждал тебя. Я только раздумывал над тем, придешь ли ты ко мне сыном, одержимым жаждой мести и ослепленным ненавистью, или художником, ищущим интересную модель. Ну и вот! Ты здесь, бедняжка Поль… Что ты намерен делать? Ты достаточно наивен для того, чтобы видеть во мне лишь циничное и бессовестное существо, твердую и однородную глыбу. Словом, настоящего злодея! Впрочем, это не совсем ошибочно! Но если ты воображаешь, будто человек вроде меня совершенно не осознает зла, ты ошибаешься. Я в точности знаю, где проходит граница. И в точности знаю, по какую сторону нахожусь! Или, вернее, по какую сторону нередко оказывался… Сегодня я всего-навсего старик, уютно живущий в окружении оставшихся у него красивых предметов. Прошлое не то что далеко — оно нереально! Но это нисколько не мешает мне время от времени вспоминать преступника, каким я был. Я очень отчетливо помню минуты, когда надо было решать: обманывать, не дожидаясь, пока обманут меня, брать то, что можно было взять, выдавать тех, кто мне мешал, убирать чужими руками других — мало ли что! Никаких друзей, только соотношение сил, власть, которой надо пользоваться, пока она у тебя в руках… Дело в том, что от всего этого испытываешь высшее наслаждение, о каком люди вроде тебя ни малейшего представления не имеют. Выжить удается только самому сильному или самому хитрому. Все против всех! Так вот, Поль, голубчик, я живу со всеми моими воспоминаниями, понимаешь? Со всеми! И знай, что я очень любил твоего отца. Не только за то, что он умел драться, но и за то, что он меня ненавидел. Вот видишь, для тебя это слишком сложно. Подлец, каким я был, нисколько не мешает спать спокойно старику, которого ты видишь перед собой. Я прекрасно сплю. Сном подлеца! Да, я совершал то, что ты воспринимаешь как преступления, но это совершенно не мешает мне ценить красивые вещи, наслаждаться хорошим вином или хорошей сигарой, любоваться картиной вроде той, о которой ты недавно упомянул. Да, раз уж тебе так хочется знать, — это был Боннар! Не мешает это и старику вроде меня получать еще кое-какие плотские радости, при условии, разумеется, что я буду поддерживать плоть в хорошем состоянии! И, наконец, знай, Поль, голубчик, что существуют порядочные люди, считающие меня благодетелем. Да, мне случалось оказывать бескорыстные услуги. Я помогал. Давал. Спасал. В глыбе зла всегда существуют трещины добра. Или наоборот! В общем, одно другого стоит!.. Ну, а теперь решайся! Мы одни. Без свидетелей. Посмотри туда — там, на стене, моя коллекция кинжалов. Выбирай! И делай то, зачем пришел. Бить, протыкать — это ты умеешь, а? Я никогда не боялся смерти. Я ее даже жду, вызываю. Я, пожалуй, буду слегка защищаться… Для порядка.