Однако следовало отпереть вот эту дверь, и войти, и увидеть… Что увидеть? Может быть, лучше не войти вовсе — оставить все так, как есть, уехать, зарыться?
Вдруг он вспомнил, как на войне он через силу заставлял себя не слишком низко пригибаться, покидая укрытие.
В прихожей он замер, прислушиваясь. Тишина. Обычно в этот утренний час квартира бывала уже полна звуков — шумела где-то вода, бонна громко говорила с Ирмой, в столовой звякала посудой горничная… Тишина. В углу стоял женин зонтик. Он попытался найти в этом хоть какое-то утешение. Внезапно появилась Фрида — почему-то без передничка — и, сверля его взглядом, сказала с отчаянием:
— Госпожа с маленькой барышней еще вчера вечером уехали.
— Куда? — спросил Альбинус, не глядя на нее.
Фрида все объяснила, говоря скоро и необычно крикливо, а потом разрыдалась и, рыдая, взяла из его рук шляпу и трость.
— Вы будете пить кофе? — спросила она сквозь слезы.
В спальне был многозначительный беспорядок. Халаты жены лежали на постели. Один из ящиков комода был выдвинут. Со стола исчез маленький портретик покойного тестя. Завернулся угол ковра.
Альбинус поправил ковер и тихо пошел в кабинет. Там, на письменном столе, лежало несколько распечатанных писем. А вот и оно, то самое — какой детский почерк! И орфография кошмарная, просто кошмарная. Драйеры приглашают зайти[34]. Очень мило. Письмецо от Рекса. Счет от дантиста. Очаровательно.
Часа через два явился Поль. Вижу[35], он неудачно побрился: на толстой щеке черный крест пластыря.
— Я приехал за ее вещами, — сказал он на ходу.
Альбинус пошел за ним следом и молча смотрел, звеня монетами в кармане штанов, как он и Фрида торопливо, словно спеша на поезд, наполняют сундук.
— Не забудьте зонтик, — проговорил Альбинус вяло.
Потом он побрел за ними дальше, и в детской повторилось то же самое. В комнате бонны уже стоял запертый чемодан — взяли и его.
— Поль, на два слова, — пробормотал Альбинус и, кашлянув, пошел в кабинет. Поль последовал за ним и стал у окна.
— Это катастрофа, — сказал Альбинус.
— Одно могу вам сообщить, — произнес наконец Поль, глядя в окно. — Дай Бог, чтобы Элизабет перенесла такое потрясение. Она… — Он осекся, и черный крест на его щеке несколько раз подпрыгнул. — Она все равно что мертвая. Вы ее… Вы с ней… Собственно говоря, вы такой подлец, каких мало.
— Ты очень груб, — сказал Альбинус и попробовал улыбнуться.
— Но ведь это же чудовищно! — вдруг крикнул Поль, впервые с минуты прихода посмотрев на него. — Где ты подцепил ее? Почему эта паскудница смеет тебе писать?
— Но-но, потише, — произнес Альбинус, облизывая губы.
— Я тебя ударю, честное слово, ударю! — продолжил еще громче Поль.
— Постыдись Фриды, — пробормотал Альбинус. — Она ведь все услышит.
— Ты мне ответишь? — И Поль хотел его схватить за лацкан, но Альбинус, чуть улыбнувшись, шлепнул его по руке.
— Не желаю допроса, — прошептал он. — Все это крайне болезненно. Может быть, это странное недоразумение. Может быть…
— Ты лжешь! — заорал Поль и стукнул об пол стулом. — Подлец! Я только что у нее был. Продажная девчонка, которую следует отдать в исправительный дом. Я знал, что ты будешь лгать. Как ты мог! Это ведь даже не разврат, это…
— Довольно, — задыхающимся голосом перебил его Альбинус.
Проехал грузовик, задрожали стекла окон.
— Эх, Альберт, — сказал Поль с неожиданным спокойствием и грустью. — Кто мог подумать…
Он вышел. Фрида всхлипывала за кулисами. Кто-то уносил сундуки. Потом все стихло.
10
В полдень Альбинус сложил чемодан и переехал к Марго. Фриду оказалось нелегко уговорить остаться в пустой квартире. Она наконец согласилась, когда он предложил, чтобы в бывшую комнату бонны вселился бравый вахмистр, Фридин жених. На все телефонные звонки она должна была отвечать, что Альбинус с семьей неожиданно отбыл в Италию.
Марго встретила его холодно. Утром ее разбудил бешеный толстяк, который искал Альбинуса и обзывал ее последними словами. Кухарка, женщина недюжинных сил, слава Богу, вытолкала его вон.
— Эта квартира, собственно говоря, рассчитана на одного человека, — сказала она, взглянув на чемодан Альбинуса.
— Пожалуйста, я прошу тебя, — взмолился он.
— Вообще, нам придется еще о многом поговорить, я не намерена выслушивать грубости от твоих идиотов родственников, — продолжала она, расхаживая по комнате в красном шелковом халатике, сунув правую руку под левую мышку, энергично дымя папиросой. Темные волосы налезали на лоб, это придавало ей нечто цыганское.