Остальные эпизоды с участием Керосинова, декларирующего свой девиз «Музыку надо не сочинять, а изобретать!», под стать первому. Причём текста у Мартинсона не очень много. Однако его феноменальная мимика делает каждый эпизод запоминающимся. Самая известная сцена фильма происходит на квартире опереточной примадонны, которой Керосинов приносит заказанный ею «номер на три минуты с танцами», а это оказывается плагиат — парафраз песенки «По улице ходила большая крокодила».
Кстати, не он первый позарился на эту мелодию. В начале прошлого века служивший в Одессе капельмейстер Лев Чернецкий сочинил военно-патриотический марш пехотного полка, назвав его «Дни нашей жизни». Мелодия получила популярность, её «заимствовали» в разных странах, в России неизвестные авторы написали на этот мотив слова. Керосинов попытался выдать жемчужину городского шансона за своё творение, написав новый текст:
Бесстыжего обманщика моментально разоблачили. В этой сцене Мартинсон продемонстрировал набор его фирменных, неповторимых гримас и звуков. (Что-то подобное через много лет удавалось делать французскому комику Луи де Фюнесу. Но наш — лучше!)
Оборотная сторона успеха: когда персонажи, придуманные авторами, становятся нарицательными, перекочевывают в анекдоты (Василий Иванович, Штирлиц), а исполнители обрастают кличками. После выхода «Подкидыша» мальчишки на улицах дразнили Раневскую: «Муля, не нервируй меня!» После «Антона Ивановича…» исполнителю роли Керосинова вслед кричали: «Керосин-бензин!» (Это прозвище композитору дала в фильме насмешливая Симочка.) Если Раневскую её дразнилка раздражала, то Сергей Александрович с его стальными нервами лишь снисходительно ухмылялся.
Только это ещё будет нескоро — съёмки фильма «Антон Иванович сердится» завершились 21 июня. На следующий день фашистские войска перешли границу Советского Союза. Началась Великая Отечественная война.
Фильм «Музыкальная история» вышел в прокат в октябре 1940 года. Он сделал хорошие сборы, оказался в лидерах проката. За первый год показа его посмотрели около 18 миллионов зрителей, а к 1947-му — 100. «Антон Иванович сердится» вышел в августе 1941-го. Время не такое, чтобы людей тянуло в кино, обстоятельства изменились. Поэтому картину смотрели от случая к случаю, с трудом собирая зрителей. В документальной книге «Дневные звёзды» Ольга Берггольц писала:
«У нас, в Ленинграде, перед самой войной должна была пойти музыкальная кинокомедия под таким названием, и потому почти к каждому фонарному столбу прикреплена была довольно крупная фанерная доска, на которой большими цветастыми буквами было написано: «Антон Иванович сердится». Больше ничего не было написано. Кинокомедию мы посмотреть не успели, не успели снять в первые дни войны и эти афиши. Так они и остались под потушенными фонарями до конца блокады.
И тот, кто шёл по Невскому, сколько бы раз ни поднимал глаза, всегда видел эти афиши, которые, по мере того как развёртывалась война, штурм, блокада и бедствие города, превращались в некое предупреждение, напоминающее громкий упрёк: «А ведь Антон Иванович сердится!» И в представлении нашем возник какой-то реальный, живой человек, очень добрый, не всё понимающий, ужасно желающий людям счастья и по-доброму, с болью сердившийся на людей за все те ненужные, нелепые и страшные страдания, которым они себя зачем-то подвергли».
Фактически премьера «Антона Ивановича…» состоялась после окончания войны, тогда фильм широко пошёл по экранам. Рейтинги тогда не измерялись, всё же, думается, в итоге они с «Музыкальной историей» сравнялись.
Глава десятая
О БЕДНОМ КАРАНДЫШЕВЕ
ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
После закрытия мюзик-холла Елена Сергеевна работу не находила, да и не очень-то искала. Вскоре стало и вовсе не до этого — готовилась стать матерью.
Вся страна знала, что в декабре 1939-го советский народ будет отмечать шестидесятилетие любимого вождя и учителя. У Сергея Александровича в этом году тоже юбилей, правда, малый — в феврале ему стукнуло сорок. Жена подготовила ему подарок — 27 января 1939 года родила сына. Назвали в честь дедушки — Сашей. Забот у отца прибавилось, дочке тоже помогать нужно, Анечке уже одиннадцать… Сплошные расходы.
17 мая 1939 года Сергей Александрович написал в дирекцию Театра Революции заявление:
«15 лет тому назад я впервые вступил в труппу Моск, театра Революции. Переходя в 1929 г. из т-ра Революции в театр им. Вс. Мейерхольда, я, по моей квалификации и по окладу, находился в ряду первых артистов театра, получал с ними равное материальное вознаграждение…
Прошло десять лет. За это время я был 2 раза в театре им. Вс. Мейерхольда, уйдя от него в 1932 г. в театр Мюзик-холл и вернувшись после ликвидации м.-х. обратно в 1937 году, с тем же окладом (800 руб.), который был у меня по театру Мейерхольда ещё в 1932 году.
Теперь, после ликвидации т-ра Мейерхольда, я уже 1,5 года вновь работаю в Театре Революции.
Только теперь, после моего 10-летнего отсутствия, я по получаемому окладу оказался на последнем месте среди первых.
Прошу дирекцию театра Революции пересмотреть мой оклад»{160}.
Просьбу артиста не оставили без внимания — с 1 октября ему установили оклад почти вдвое больше: 1500 рублей. Но и нагрузка у него увеличилась — уже играл в «Павле Грекове» и начались репетиции «Бесприданницы».
Театр скромненький, звёзд с неба не хватает, однако кое-какие удачи там случались. В предвоенные годы ещё бытовала допотопная манера «ходить на актёра». Она сохранилась с тех пор, когда на подмостках выступали легендарные артисты Мочалов, Ермолова, Мамонт Дальский. Кумиров имелось немало. Они попадались не только в ведущих театрах, но и во второстепенных. В частности, зрителей Театра Революции покорили Мария Бабанова (Диана в «Собаке на сене») и Юдифь Глизер (Елизавета в «Марии Стюарт»), При этом актёрский успех не имел прямо пропорциональной зависимости от качества пьесы. Например, в 1939 году театральная Москва повалила на Мартинсона, игравшего в ничем не примечательной пьесе «Павел Греков». Идейное содержание её проще простого: политическая слепота и забота о собственной карьере позволяют врагам нашей страны очернять и убирать из общественной жизни честных и порядочных членов партии.
Действие первых картин этой пьесы Бориса Войтехова и Леонида Ленча происходит в 1930 году в отдалённом пограничном районе Средней Азии. Сюда приезжает из Москвы 22-летний комсомольский работник Павел Греков. Ему поручено наладить оптимальным образом посевные работы и сбор урожая хлопка. (Правда, раньше он с этой сельскохозяйственной культурой совершенно не сталкивался. Ну, да где наша не пропадала.) В этих краях происходит жестокая борьба сторонников советской власти с басмачами, богатеями, баями и прочей нечистью, которых провоцирует на конфликт белоэмигрант Левицкий. В перечне действующих лиц про него сказано — «бывший офицер, тёмная личность». Он антагонист положительного Павла Грекова, можно сказать, его демон. Все беды происходят из-за этого недобитка.
Левицкого вообще можно считать героем второго плана. Он и появляется-то всего три раза. Сначала как неприкаянный бродит по стоянке тракторной бригады. Людей не хватает, каждый работник на счету. В принципе, бывший белогвардеец арестован, его должны отправить в райцентр, но пока пусть потрудится на благо Советской страны, поможет с севом. По тому, как держится Левицкий, как он разговаривает, за версту видно, что это отъявленный антисоветчик, никакой пользы от него не будет. Держится среди хлопкоробов он независимо, постоянно иронизирует, обращается ко всем «мон шер», вставляет в речь другие французские словечки. Он кичится своим аристократическим прошлым, с тоской вспоминает о нём, каламбурит. Про кого-то из петербургских знакомых рассказывает: «Он говорил, что пули вредны для здоровья. Для моего здоровья тоже вредны пули. Я предпочитаю пульку в преферанс».