Разумеется, этот тип при каждом удобном случае помогает местным националистам и шовинистам проводить вредительские акции. Когда же Павел Греков хотел его прищучить, этот вражина сбежал.
Второй раз он случайно появляется в поезде, на котором Греков случайно едет в командировку в Москву. Прошло четыре года. Павел уже парторг крупной стройки. Завидев Левицкого, он опять хочет арестовать его. Уже пошёл за проводником. Но, как назло, с ним ехал сотрудник, некто Сорокин, который в глубине души симпатизировал врагам народа. Только Греков вышел, как:
«Сорокин (отпуская Левицкого, шепотом). Беги!
Левицкий бежит».
Под занавес третье появление матёрого врага — в кабинете начальника отдела НКВД, его приводят туда арестованного. Перетрусивший Левицкий сразу разоблачает своего союзника Сорокина, который украл у Грекова партбилет, из-за чего разгорелся весь сыр-бор.
Нужно обладать незаурядным артистическим талантом, чтобы на таком худосочном материале создать запоминающийся художественный образ. Мало того что посмотреть игру Мартинсона в «Павле Грекове» ломилась публика. Описание этой роли заняло место в истории советского театра. Из поколения в поколение передаётся, как роль Левицкого становилась полнокровной, приобретала необходимую объёмность, а также идейную заострённость. Он появлялся в убогом наряде, с которым контрастировали его пижонские замашки. Чувствовалось, ему противно всё окружение, сплошная голытьба — хлопкоробы и трактористы. Прошло четыре года, и в вагоне скорого поезда Левицкий одет прилично, обрёл уверенность. Лишь встреча с Грековым сбила с него спесь — приходится срочно бежать. Всё же милиционеры его задержали. И в кабинете следователя этот щёголь опять появляется в непрезентабельном виде: небритый, нечёсаный, в замызганной одежде. Под стать лохмотьям и его унылое настроение, он потерпел фиаско. Единственное, что его хоть как-то поддерживает, так это то, что он может насолить своему соратнику Сорокину. Мол, мне плохо, но тебе, гаду, будет ещё хуже. Мартинсон сумел досконально разобраться в психологии врага и точно выверенной мимикой, выразительным взглядом ему удалось передать душевное состояние Левицкого.
Пьесу Войтехова и Ленча «Павел Греков» ставили по всей стране, трудно назвать крупный город, где бы она ни шла. Сейчас же о ней ни слуху ни духу. Мне посчастливилось как сатирику часто общаться с одним из двух её авторов — Леонидом Сергеевичем Ленчем. Доброжелательный человек, он на правах классика жанра опекал начинающих юмористов, всячески помогал нам: давал рекомендации для вступления в Союз писателей, «пробивал» гостевые билеты в ЦДЛ, писал рецензии. Нельзя сказать, что он замкнутый человек, скорее разговорчивый. Тем не менее я никогда не слышал от него ни слова об этой пьесе. Он рассказывал о чём угодно: о своих гимназических годах, об Ильфе, о вышедших и готовящихся книгах. Лишь о нашумевшем «Павле Грекове» не заикался.
Потом мне объяснили, что Леонид Ленч в основном писал диалоги, а сюжет пьесы придумал талантливый журналист Борис Войтехов. Он считал себя в этом тандеме ведущим. Поэтому львиная доля лавров досталась ему. Борис Ильич сразу пошёл в гору, стал главным редактором молодёжного журнала «Смена», женился на восходящей кинозвезде Людмиле Целиковской, имел много заказов на новые пьесы. Однако они получались у него совсем слабыми. А человек был незаурядный, фонтанировал идеями. В 1960-х годах возглавил быстро ставший популярным еженедельник РТ — «Радио — телевидение». Прекрасно оформленный, содержательный, в нём работали многие молодые, ставшие со временем известными журналисты. В том числе и один из отцов-основателей «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты» Виктор Веселовский. Он был моим «шефом», когда я работал там в 1983 году. Виктор Васильевич часто вспоминал о сотрудничестве с Войтеховым, рассказывал о его причудах. Например, тот на седьмом десятке впервые прочитал «Тамань» Лермонтова. Она ему настолько понравилась, что он решил напечатать её в РТ. Без всякого повода, не было никакого юбилея, без какого-либо редакционного объяснения. Просто взяли и напечатали.
Но вернёмся к нашему герою. Следующим успехом Театра Революции стало исполнение Мартинсоном роли Карандышева в «Бесприданнице».
В театре, как и в других сферах жизни, тоже существует мода. Например, в репертуаре. Вдруг один театр за другим начинают ставить какую-то пьесу. Когда зрителям предлагается произведение злободневное, оригинальное, такое стремление понятно. Однако порой тяготение к той либо иной пьесе столь загадочно, что иначе как модой это не объяснить. На худой конец мистикой.
Такое порой случается: неоценённое при жизни автора произведение через много лет становится вдруг чуть ли не культовым, и прежнее прохладное отношение преподносится как курьёз.
Возьмём хотя бы «Бесприданницу» Островского. Как пошли с первой постановки одна неудача за другой, так и продолжались. Несмотря на то, что в бой бросалась «тяжёлая артиллерия», лучшие актёрские силы того времени: Савина, Комиссаржевская, Садовский. Постепенно эту пьесу подзабыли. И вдруг, в 1930-е, произошла метаморфоза, настоящий бум, один спектакль за другим — Ленинград, Ярославль, София, Баку… В Москве историю о бедной девушке, ставшей жертвой бездушных богатеев, решил показать Театр Революции, чьё название меньше всего соответствовало излишней слезливости.
Ставил «Бесприданницу» Юрий Александрович Завадский, ученик Евгения Багратионовича Вахтангова. Мартинсон играл заурядного почтового чиновника, безответно влюблённого в красивую бесприданницу Ларису. Та, в свою очередь, влюблена в богатея Паратова, который, разорившись, преследует свои интересы и намерен жениться на другой.
Партнёры у Сергея Александровича были сверхталантливые — Мария Бабанова и Михаил Астангов. Играть с такими на равных — это значит заявить о себе во весь голос. К тому же прежде, по большей части, Мартинсон играл в комедиях, а тут чистой воды драма, со стрельбой в финале. Роль требует полной отдачи, только так можно рассчитывать на успех.
Общепризнано, что сильными сторонами таланта Мартинсона являются сарказм и, в меньшей степени, патетика. Юрию Завадскому показалось, что для создания полнокровного образа этого мало. Необходимо проявить определённую душевность, которая синтезирует оба качества, перейдя в новое. Больше того — саркастичность в данном случае должна остаться на втором плане. Ведь Карандышев не отрицательный персонаж, его не требуется разоблачать, на что способны комики. Этому страдальцу нужно посочувствовать.
Драматическая сторона образа была внове для Мартинсона. Ему следовало забыть об эксцентрике, в которой силён, отойти от сатирических красок, сделав упор на жизненное правдоподобие. И, как подчёркивал Завадский, артист должен избегать излишней жалостливости. Мол, уйдёт Лариса к Кнурову, продаст себя… Даже если персонаж вызывает у зрителей жалость, актёр должен соблюдать максимальную объективность, не проявлять своего позитивного отношения к неудачнику.
Важным компонентом спектакля являлась музыка, что всегда по душе Сергею Александровичу. Он вспоминал:
«Когда в четвёртом акте «Бесприданницы», во время последнего объяснения Карандышева с Ларисой, хор цыган за кулисами начинал петь «Нет, не тебя так пылко я люблю», я чувствовал, как дрожь охватывает моё тело, как в лихорадке трясутся мои руки. К горлу подступали спазмы. Я испытывал глубочайшее волнение. Мой Карандышев любил Ларису, любил до безумия. В ней заключался смысл его существования. В припадке исступления, отчаяния Карандышев выкрикивал: «Так не доставайся же ты никому!», выхватывал из-за пазухи пистолет. Выстрел. Смертельно раненная Лариса медленно опускалась на землю. А из-за кулис неслась трагическая «Малярка».