Гуляя, Педант заметил врача, который его лечил, и стал от него прятаться. Приятели спросили его: «Почему ты прячешься?». Он ответил: «Я давно не болел, и мне стыдно перед ним».
Приведем отечественный пример смешного - древнерусскую пародию. В «Лечебнике, како лечить иноземцев» предлагается материализовать, взвешивать на аптекарских весах не поддающиеся взвешиванию и употреблению отвлеченные понятия и давать их в виде лекарств больному: вежливое журавлиное ступанье, сладкослышные песни, денные светлости, самый тонкий блошиный скок, ладонное плескание, филинов смех, сухой крещенский мороз и пр. В реальные снадобья превращен мир звуков: «Взять мостового белаго стуку 16 золотников, мелкаго вешняго топу 13 золотников, светлаго тележнаго скрипу 16 золотников» (Адрианова-Перетц В. П., 1977).
Современные пародии в той или иной степени «дискредитируют» пародируемые произведения: делают их и их авторов смешными. В выше упомянутом «Лечебнике» этой дискредитации лечебников нет. Это просто другой лечебник: перевернутый, опрокинутый, вывороченный наизнанку, смешной сам по себе, обращающий смех на себя. В нем даются рецепты нереальных лечебных средств — нарочитая чепуха… Сущность смешного остается во все века одинаковой, однако преобладание тех или иных черт в «смеховой культуре» позволяет различать в смехе национальные черты и черты эпохи (Лихачев Д. С., 1971).
«Смеялись в России всегда много, - пишет в своей работе «Бахтин и русское отношение к смеху» С.С.Аверинцев (1993), - но смеяться в ней всегда более или менее «нельзя» - не только в силу некоего внешнего запрета со стороны того или иного начальства или же общественного мнения, но прежде всего в силу того, что, положа руку на сердце, чувствует сам смеющийся. Любое разрешение, любое «можно», касающееся смеха, остается для русского сознания не вполне убедительным. Смеяться, собственно, - нельзя; но не смеяться - сил никаких нет».
Отдельно хочется остановиться на чувстве юмора некоторых исторических личностей, например, живший в 17-м веке протопоп Аввакум, о котором написано великолепное исследование в книге «Смех в Древней Руси» (Д.С.Лихачев, А.М.Панченко, Н.В.Понырко, 1984). Надо сказать, твердое стояние протопопа Аввакума за старую веру на соборах 1666—1667 годов создало ему славу наиболее верного и видного вождя среди противников никоновских новшеств. Одним из главных грехов в русском православии считалась гордыня и сознание своей праведности, непогрешимости. Поэтому таким любимым чтением в Древней Руси были рассказы о «святых грешниках», раскаявшихся и продолжавших осознавать себя грешниками, или о тех, кто совершал подвиги в полной тайне от других и считал самого себя величайшим грешником. Для Аввакума также одной из самых важных проблем была проблема гордыни — гордости своей праведностью, своим мученичеством. Аввакум всем своим существом противостоял греху гордыни, отвращался от любой формы самодовольства и самоудовлетворенности, стремился не допустить в себе мысли о том, что он морально выше других. И в этом ему помогало его чувство юмора.
В одном из своих писаний Аввакум говорит: «Так мне надобе себя поупасти, чтобы в гордость не войти». Ему надо было выказать свое смирение, убедить не только других, но прежде всего самого себя в своем ничтожестве, в том, что мучения его — не мучения, что ему легко и просто нести свои страдания, что сам он греховен, жалок и смешон. Иногда Аввакум поучает самого себя сентенциями вроде следующей: «Любил, протопоп, со славными знатца, люби же и терпети, горемыка, до конца». Отсюда его кроткий смех над самим собой, над своими злоключениями, примиряющий смех над своими врагами, соединяющийся с жалостью к ним. Это типичный для средневековья смех над самим собой, но смех, приобретавший религиозную функцию, смех очистительный, утверждавший бренность и ничтожество всего земного сравнительно с ценностями вечного. Такой смех— не только щит против гордыни, против преувеличения своих заслуг перед Богом, но и против всякого страха. Мученичество изображается Аввакумом как мелкое бытовое явление, как комическая сценка, сами же мученики — ничтожными насекомыми.