– Как вы могли? Даже волк заботится о своей волчице!..
– Вам сейчас нас не понять – так было надо! – убеждённо отвечал он.
Ефим Наумович попал под Киевом в окружение, выбрался, прошёл всю войну, от младшего лейтенанта до майора, от редактора дивизионной газеты до главного редактора газеты Фронта, войну завершил в Венгрии и там был оставлен служить ещё год, так что для него война продолжалась не четыре, а пять лет. Был неоднократно ранен и многократно награждён.
До конца его дней девятое мая оставалось главным праздником его жизни – он надевал свой «пасхальный» пиджак, весь увешанный орденами и медалями, поэтому напоминающий кольчугу, и шёл встречаться с однополчанами, которых становилось всё меньше и меньше.
Александре Сергеевне эвакуироваться помогла редакция газеты: её с тремя детьми и двумя стариками-родителями впихнули в теплушку товарного поезда, следующего в Татарию. Голодая, холодая, под регулярными бомбёжками, они добрались до какой-то небольшой станции, где их и выгрузили. Мою будущую тёщу сразу забрали работать в Райком партии, детей и родителей поселили у кого-то на квартире. Александра Сергеевна работала сутками, не приходя домой, а по вечерами забегала в госпиталь, чтобы сдать кровь для раненых. У неё стали случаться обмороки, она теряла сознание от потери крови, но никому не объясняла причину и, придя в себя, снова бежала в госпиталь.
А дети в это время буквально голодали. Продуктов, отпускаемых по иждивенским карточкам, хватало на неделю, остальное время варили траву, обдирали молодую кору на деревьях. Шестилетняя Майя тащила на станцию ведро с водой и продавала её, выкрикивая, как её научили старшие коллеги-продавцы: «Вот холодная вода! Рупь от пуза – не беда!». Этот идиотский призыв срабатывал, пассажиры проходящих поездов пили воду и давали ей за это по копейке. Всю «прибыль» она приносила домой и бабушка её накапливала. Семью спас дед: он устроился уборщиком на бойню и приносил оттуда кишки, хвосты, требуху – из всего этого бабушка готовила обеды.
Ефим Наумович, выбравшись из окружения, только через два года разыскал семью, и они начали получать деньги по его аттестату – стало легче. Через какое-то время поток эвакуации стал откатываться назад, семья переехала на Донбасс. Александра Сергеевна по призыву партии пошла на завод, к токарному станку, который тут же отсёк ей пол пальца. С завода пришлось уйти, её снова подхватил очередной райком, где она и пропадала круглосуточно. Семью по-прежнему кормил дед: он был доморощенный художник, рисовал картины на библейские темы и продавал на базаре. Стояла суровая зима, до тридцати градусов мороза. Дед, в старой телогрейке и в ботинках с галошами, чтобы согреться, подпрыгивал на месте, и то левой, то правой ногой указывал на свои произведения, прислонённые к забору:
– «Царь Соломон» – двенадцать рублей, «Иоанн Креститель» – десятка!..
Поскольку у него был широкий ассортимент, рассчитанный и на христиан и на иудеев, – картины хорошо раскупались и семья не голодала.
По окончанию войны они возвратились в Киев, все, кроме Александры Сергеевны, которая укатила к мужу в Будапешт, и только после его демобилизации они оба вернулись домой. Каждому офицеру предоставлялся товарный вагон для имущества, приобретённого за границей. Дальновидные служивые везли с собой серебряную посуду, картины, антиквариат – всё это тогда приобреталось за бесценок. А выродок-еврей, Ефим Наумович Кац, напрочь лишённый коммерческой жилки, чтобы использовать предоставленный вагон, загрузил его облупленной мебелью из своего редакторского кабинета: два кресла, книжный шкаф, письменный стол… И старый рояль-инвалид из гостиной, с отломанной ногой и вырванными белыми клавишами из клавиатуры, которая напоминала челюсть с выбитыми зубами. И ещё они привезли с собой сына Борю, зачатого и рождённого в Будапеште – так что длительное пребывание за границей было оправдано.
Сразу после демобилизации Ефим Наумович поступил в Высшую партийную школу, после окончания которой все её выпускники стали секретарями обкомов, горкомов, минимум, райкомов. Все, кроме Каца: максимум, которого он достиг – это должность заместителя главного редактора газеты «Вечерний Киев». Через некоторое время началась борьба с «безродными космополитами». Как я уже писал, эта компания была откровенно антисемитская, клеймили и обличали писателей, учёных, журналистов с еврейскими фамилиями. Ефим Наумович, уверенный, что его, фронтовика – орденоносца, это не коснётся, вёл себя беззаботно, я бы сказал, слишком беззаботно, для человека с фамилией Кац! Обладая острым пером, он писал довольно зубастые для того времени фельетоны, за которые и поплатился. Некая партийная дама, которая стала героиней одного из его фельетонов, позвонила и потребовала, чтобы он дал немедленное опровержение. Он отказался. «Вы поплатитесь за это!» сказала она и повесила трубку. Через два дня состоялось партийное собрание, на котором его исключили из партии за «преклонение перед Америкой». За полгода до этого в Киев приехал бывший сослуживец Ефима Наумовича, которому негде было жить, и они приютили его, кормили, поили, пока он не получил какую-то жилплощадь. Вот именно он и сообщил, что Ефим Наумович хвалил Америку, что и послужило поводом для исключения из партии и снятия с должности заместителя главного редактора – его сразу понизили до завотделом, назавтра перевели в рядовые сотрудники, а послезавтра – вообще уволили с работы. Всё это была подготовка к аресту, который и состоялся через неделю. Обвинение ему было предъявлено такое, ни больше, ни меньше: «Шпионаж в пользу Америки и Израиля»!