Когда комитетчики производили обыск, их ждало большое разочарование: в доме не было ни фотографий военных объектов, ни долларов, ни золота, ни бриллиантов. Самой ценной находкой стал отрез крепдешина, подарок мужа, из которого Александра Сергеевна собиралась сшить себе платье ко дню рождения.
– Хитрый шпион! – приговаривали гебисты. – Ничего дома не хранит!
И вдруг, один из них приподнял крышку поломанного рояля, и все увидели огромное количество бумаг. Вот оно, нашли! Но каково же было их разочарование, когда оказалось, что это – облигации Государственных займов. Верноподданные супруги ежегодно отдавали в долг любимому Государству не по одной месячной зарплате, как было принято, а по три. Пришлось комитетчикам просидеть ещё несколько часов и, проклиная хитрого шпиона, переписывать номера всех облигаций.
Когда Ефима Наумовича арестовали, мою будущую тёщу вызвали в КГБ и потребовали, чтоб она в письменной форме отказалась от мужа-шпиона. Александра Сергеевна заявила, что прожила с ним много лет, знает, что он – не шпион и никогда от него не откажется. Тогда её тоже исключили из партии и уволили из редакции газеты «Колхозное село», где она заведовала отделом. (Оба её брата, главные инженеры двух химических комбинатов, один в Череповецке, другой на Урале, тоже были уволены без объяснения причины.) В их доме жили писатели и журналисты, соратники по партии и по работе. И, как истинные соратники, как только моего будущего тестя арестовали, они сразу перестали общаться и даже здороваться с Александрой Сергеевной. Семья осталась без источников дохода, продавать было нечего, четверо детей, мал мала меньше, были обречены на голод. Спасла их уборщица, которая много лет работала в доме и любила эту семью: каждое утро, рано-рано, она поднималась на лифте к ним на последний, восьмой этаж и ставила под дверь трёхлитровую банку молока или супа и буханку хлеба. И немедленно убегала, чтобы никто не заметил, что она помогает шпионам.
Ефиму Наумовичу дали двадцать пять лет строгого режима, но в лагеря отправить не успели: умер «Отец Народов», и народы стали выпускать из тюрем. Тесть полгода отсидел в Киевском КГБ на Короленко 15, в подземной камере-одиночке, вышел с туберкулёзом и куриной слепотой. Его реабилитировали и он устроился работать редактором на студию Кинохроники. И тут партия выкрикнула новый призыв: «Коммунисты – в отстающие колхозы!». И Александра Сергеевна, чтобы дореабилитировать уже реабилитированного мужа, бросает семью и идёт председателем в самый кошмарный колхоз, который можно было отыскать в Украине: там не было ни света, ни радио, колхозники не получали ни копейки на трудодень, потому что трудодней тоже не было, колхоз задолжал государству более миллиона рублей. Деревня находилась за Днепром, во время паводков связь с внешним миром прерывалась. Алкаши-председатели сменяли один другого, и каждый последующий пропивал всё то, что не успел пропить предыдущий.
Она проработала там три года, спала по четыре-пять часов в сутки, искала пути спасения и находила. Райком заставлял сажать кукурузу, которая здесь не росла, весь чернозём вымывался ежегодными разливами Днепра. Она узнала от стариков, что в давние времена здесь сажали люцерну, собирали по два урожая в год и продавали белорусским крестьянам на корм скоту. Она поехала в Белоруссию, подписала договора и через несколько месяцев колхоз заработал первые деньги. Затем она расчистила заброшенный пруд, пустила туда мальков и стала продавать зеркальных карпов. Узнав, что Государство платит за индеек, намного больше, чем за кур и за уток (индеек тяжело вырастить, маленькие индюшата болеют и умирают, за ними надо очень ухаживать), моя мудрая тёща собрала всех стариков и старух и сказала: «Вы не получаете пенсии, считаетесь нахлебниками. Предлагаю вам возможность помочь семье. Я выдам каждому по двадцать индюшачьих яиц – высидите их на печи и вырастите, корм я вам дам. Когда они подрастут, половину отдадите колхозу, а половина – ваша, я их у вас куплю, получите хорошие деньги – подспорье семье!» Старики радостно согласились – к осени в колхозе появилось «стадо» индеек… Она ещё многое там напридумала, и в итоге, всего через год, после сорока лет Советской власти, в деревне, наконец, зажглась лампочка Ильича, которую колхозники назвали лампочкой Александры. Потом заговорило радио, построили новые коровники, клуб, школу, колхоз отдал все долги и люди стали зарабатывать. Это было не чудо, это был результат необъятной преданности своему делу и беспощадной самоотдачи.