«Твоя тетя просто вышла замуж за любимого человека. И на дворе не каменный век! – недоумевала Симка. Она тяжело вздыхала и смотрела на меня с большим состраданием. – Может, мои родители успеют тебя удочерить до повешения, а?»
Именно поэтому я частенько представляла себя слоном, идущим по тонкому льду, воровато оглядывающимся по сторонам. «Хруп… хруп…» – тянется за мной паутина зловещих трещин, а впереди – далекая линия горизонта и солнце, слепящее глаза.
«Маленькая моя Ланье». Так называет меня Тим, и я готова быть слоном столько, сколько потребуется!
Наверное, наши отношения можно назвать странными. Мы не мечтаем о том, что будет когда-то, а просто живем сегодняшним днем: я контролирую свои стремительные, теплые, скучающие, нежные взгляды, а Тим свои (но у него это получается плохо – на троечку), днем и вечером мы встречаемся наедине не так уж и часто, подальше от глазастого и ушастого дома Ланье, а ночью… Иногда я совершаю невозможное: пробираюсь на третий этаж, чтобы утонуть в крепких объятиях и почувствовать себя счастливой. За три месяца я проделала этот путь пять раз – поистине подвиг.
Временами Тим зовет меня за город, шутит, что скоро и сам начнет приходить ко мне в гости (а на это я наложила строжайший запрет), ни на чем не настаивает и с улыбкой относится к моим многоярусным страхам. «Маленькая моя Ланье…»
Я стараюсь быть осторожной, чтобы не навредить Тиму, но за завтраком или обедом от воспоминаний розовеют щеки или, случается, уголки губ предательски тянутся вверх… Хорошо, если в такие моменты Эдита Павловна не говорит о чем-то сверхсерьезном и важном.
Однажды я улетела в облака в весьма подходящий момент – бабушка хвалила Максима Матвеева, и это был тот редкий случай, когда мое задумчиво-вдохновенное состояние получило одобрение. Эдита Павловна желала нашего сближения, но ее планы не могли увенчаться успехом: Максим относился ко мне покровительственно и дружески, а я была благодарна ему за это. После того как в наших отношениях появилась ясность, я наконец-то оценила и ум этого человека, и доброту, и благородство.
Приходя в гости, Матвеев никогда не садился рядом со мной, он держался вежливо и несколько отстраненно, был спокоен и немногословен, никто никогда бы не упрекнул его в том, что он морочит голову одной из наследниц Ланье. Не придерешься! Но Эдиту Павловну именно такое поведение Матвеева раздражало, бабушке хотелось видеть интерес в его голубых глазах. Огромный интерес.
«Максиму почти сорок лет, – как-то буркнула под нос Эдита Павловна, не подозревая, что я нахожусь поблизости. – Он собирается жениться или нет?»
Матвеев, наверное, собирался.
Когда-нибудь.
Почему бы и нет?
Летом Максим Матвеев дал мне понять, что восемнадцатилетние девушки его совершенно не интересуют, о столь юных особах он может лишь заботиться (в случае необходимости) и не более того[1]. Устав от стратегических планов Эдиты Павловны, я тогда облегченно вздохнула: почти союзники, а это уже неплохо. Мне оставалось лишь гадать, рассердится бабушка на Матвеева, когда поймет, что он не собирается связывать свою судьбу с моей, или нет? Максим ничего не обещал, и ни один поступок нельзя было поставить ему в вину. Эдита Павловна могла сердиться только на себя.
Спокойный открытый взгляд, сдержанная улыбка, ровный голос… Мне нравится наблюдать за Матвеевым и знать, что мы заодно. Хотя «заодно» – это, конечно, громко сказано. Мы делаем вид, будто бабушкины планы от нас скрыты, киваем друг другу при встрече, неторопливо разговариваем за столом, пару раз танцевали (Эдита Павловна «вышла в свет» только через месяц после «побега» Нины Филипповны), и между нами больше не возникает напряжения, которое присутствовало почти сразу после знакомства. Но ни на минуту я не забываю о том, кто друг Максима Матвеева. Ни на минуту. Клим Шелаев – враг семьи Ланье, человек, в присутствии которого мне нельзя произносить «никогда», потому что это слово (по неведомому закону) сразу меняет смысл на противоположный. Я не видела Клима три месяца, но не проходило дня, чтобы я не вспоминала о нем, – плохое всегда трудно забыть, наверное, именно поэтому в голове частенько проносятся фразы Шелаева, а перед глазами всплывает его черный образ.
Бабушка указала Климу на дверь, и он исчез, словно фамилия Ланье никогда и ничего для него не значила. «Растворился в воздухе, точно дьявольский фантом», – состроив страшную гримасу, пошутила Симка.