Спустя несколько дней шепетовская полевая жандармерия начала розыск дезертировавшего солдата германской армии Станислава Шверенберга.
Жандармы ворвались к Галицким, допытывались у Юлии Иосифовны, когда в последний раз был Шверенберг, где ее дочь и жилец, перерыли весь дом.
— Шверенберг? Скоро месяц, как уехал. Сказал, что в Киев… Потом? Нет, потом я его не видела. Люся поехала к тете за продуктами. А другой жилец? Так это Степан Диденко, Люсин жених!.. Не знаю, может быть, тоже с ней поехал.
— Без четверти шесть явиться в полевую жандармерию! — приказал переводчик.
Нагрянули жандармы и к Горбатюкам. Надежда Даниловна растерялась: в сарае прячется пленный. Сейчас начнут обыск, и все пропало.
— Когда был Шверенберг? — спросил переводчик.
— Я и не помню, — ответила Надежда Даниловна, гладя по голове прижавшуюся к ней Наташу. — В декабре или в январе, в самом начале.
— А что говорил?
— Ничего. Забрал молоко и ушел. Чего мне с ним говорить? Я с немцами не якшаюсь.
— Ну ты, баба, осторожней! — пригрозил переводчик.
Надежде Даниловне тоже приказали явиться в жандармерию и ушли. Через несколько минут к ней прибежал их сосед Павлюк, один из подпольщиков, близких к ее мужу. Горбатюк во всем доверял Павлюку.
— Остапа Андреевича повели в жандармерию! Надо сообщить Степану. Где пленный? Я за ним. Могут и к вам прийти!
— Ой, господи, что же это?
— Степана предупредите!
— Наташенька, доню, беги к дяде Степе, на сахзавод. Скажи: жандармы были, немца спрашивали. Поняла, доню?
Наташа выпорхнула из дому и понеслась на сахарный завод.
Без четверти шесть Надежда Даниловна, встревоженная арестом мужа, явилась в жандармерию. Переводчик приказал:
— Сиди, вызовут.
Из кабинета вышла растерянная Юлия Иосифовна Галицкая.
— Иди, — кивнул переводчик Надежде Даниловне.
Жандармский офицер допытывался, когда и зачем приходил Шверенберг, с кем и о чем разговаривал, велел немедленно заявить в полицию, если он придет опять.
— Конечно, а как же, тут же и побегу к вам! — говорила Надежда Даниловна, пятясь к двери.
В коридоре она столкнулась с мужем. Его продержали весь день, допросили и отпустили.
Диденко, предупрежденный Наташей, не заходя домой, отправился в Славуту. Узнав об опасности, грозящей Шверенбергу, доктор Михайлов положил его в инфекционное отделение — здесь беглец был в безопасности. Через час после приезда Диденко в Славуту жандармы забрали его и Люсю и повезли в Шепетовку.
На допросе Люся говорила жандармскому офицеру:
— Мы рады, что избавились от него! Вы понимаете, это мой жених. А Шверенберг начал за мной ухаживать, приставал. Я так боялась. Ну, теперь, слава богу, мы избавились от него. Правда, Степа? — и она мило улыбнулась.
«Глупая баба. А в общем недурна!» — отметил офицер про себя, а вслух сказал:
— Хорошо, можете идти. Если что-нибудь узнаете, немедленно заявите.
На улице Люся шептала:
— Возьми меня под руку, вот так. Даже не верится, что живыми вырвались.
— Будут следить, — предупредил Диденко.
— Ты думаешь?
— Конечно! Мне у вас оставаться нельзя.
Чтобы не вызвать подозрений полиции внезапным переездом, Диденко прожил у Галицких несколько дней. Тем временем Горбатюк договорился с Анной Никитичной, и Диденко поселился у Котиков.
Он сразу понравился Вале. Молодой, сильный, веселый, подвижный… Чем-то отдаленно похож на Жухрая, наставника и друга Павки Корчагина. «Смеется для вида, — убеждал себя Валя, — а сам, наверное, хочет взорвать гебитскомиссариат». Как ни старался Валя, ему не удавалось поговорить с новым жильцом. Целыми днями тот пропадал на работе, иногда не приходил и ночевать. В такие ночи Валя долго боролся со сном. Ему казалось, сию минуту произойдет какое-то невероятное событие, которое разбудит, встревожит, обрадует весь город. И конечно, сделает это их жилец, Степан Диденко. В ночной тишине громче слышалось тиканье часов, шло время, слипались веки. Валя засыпал. Ничего невероятного не случалось.
Однажды Диденко пришел с работы чем-то очень довольный. Лыжный костюм, который обычно был ему свободен, сегодня плотно облегал фигуру, будто Диденко внезапно вдвое растолстел.
— Анна Никитична, стелите простынь! — крикнул жилец с порога.
Он расстегнул рукава, оттянул резиновый пояс куртки, резиновые манжеты штанин, и на простыню искрящейся струйкой посыпался сахарный песок.