- Папа, а летом после дождя сок опять будет?
- Нет, тогда его не будет. Сок поднимается только весной. В эту пору деревья набираются сил и распускают почки. Вот почему берёзы нельзя ранить. Пораненные, они потеряют много сока и могут погибнуть, не распустив листочки. Здоровые же деревья, напитавшиеся живительным сладким соком, пышно зазеленеют и дружно зашумят листвой.
ПЕВУНЬИ
Я сидел на сочной траве у опушки леса и смотрел сквозь зелёное сито густых ветвей в небо. Там высоко-высоко летали ласточки, а здесь без умолку щебетали птицы. Что-то наговаривала пташка, и, не вторя ей, а свою песню пела другая, а там ещё и ещё…
Звенел весь лес, ему отзывался луг, где-то куковала кукушка.
Долго я слушал птиц, вглядываясь в кружево берёз, стоявших вперемежку с елями, соснами, липами. Но певуний найти не мог. Тогда принялся считать разлапистые этажи высокой ели. Скользя глазами вверх по сучьям, насчитал девятнадцать, едва достигнув середины, и бросил.
Рядом росла старая берёза, корявый ствол её обнимала рябина. Вот с неё-то в щель берёзы юркнула птичка, потом другая.
Это оказалась пара синиц. Они работали: без устали приносили корм птенцам.
А певуньи, в слаженном концерте леса и луга, пели и тоже работали у своих гнёзд, а увидеть я их не мог.
Природа была счастлива! Утопая в зелени, пел весь лес, в птичьем пении цвёл луг, с птичьим пением рождались и гасли зори, и всё убаюкивалось в короткие ночи какими-то птицами. В это время человеку не хватало дня, чтобы насладиться природой; он оставался на ночь и, не зажигая костра, слушал соловья.
ТРЕВОГА
Спрятавшись под липами в старом саду, я стал наблюдать за дуплом, в котором жили скворцы.
Вначале их не было, но вдруг тревожно закричал скворец, потом другой, третий…
Перелетая с ветки на ветку надо мной, они беспокойным криком старались прогнать незваного гостя. На шум прилетел дрозд, полюбопытствовал, потарахтел с вершины соседнего дерева и улетел.
Скворцы смолкли на минуту и опять подняли тревогу. Откуда-то появился воробей и забеспокоился: «Чив-чив-то, чив…».
Прошло много времени, моросил дождь, скворцы волновались и всё ещё держали принесённый корм в клювах.
Воробей намок под дождём, нахохлился и замолчал. Скворец сердито полетел на него, сел рядом и подтолкнул воробья бочком. Воробей как-то вежливо раскланялся, отодвинулся и заговорил своё однообразное «чив, чив». Он рядом с чёрным красивым скворцом казался маленьким серым комочком.
Я старался не двигаться, но птицы тревожились всё больше. Воробей вспорхнул, подлетел к маленькому дуплу. Из дупла выглянул другой воробей, будто спросил: «Чив-что?» - и тоже забил тревогу. Снова прилетел дрозд, словно закудахтал, затарахтел не переставая.
Тревога охватила весь сад.
И я пошёл, чтобы не мешать. Скоро птицы замолчали, послышалось дружное цвирканье птенцов, а скворцы, обогнав меня, полетели за кормом.
ГОВОРУН
Широкой каменной стеной поднимался берег Вишеры. Мы сидели на другой стороне реки и рисовали. Берег, угрюмо насупившись, смотрелся в зеркальную воду. Каменные глыбы казались суровыми и неприступными. Мы молчали.
Вдруг кто-то из нас свистнул. А берег-камень, как бы того и ждал, - сразу отозвался свистом.
- Вот здорово! - воскликнули мы.
Берег так же ясно ответил:
«Вот здорово!»
И каменное эхо разнеслось над рекой. Мы засмеялись. Он засмеялся тоже. От радости мы захлопали в ладоши. Берег отозвался раскатистыми хлопками. И всё наполнилось звуками говорящей природы.
Потом мы узнали, что этот берег называется Камень Говорливый.
ВРЕМЯ ЛЕТЕТЬ
Летом наступает такое время, когда кажется, что всё начинает куда-то лететь.
На тополях вдруг увидишь ватные кисточки; чуть дунет ветерок - и летит с них белый пух во все стороны.
Всё чаще по обочинам дорог встречаются пушистые одуванчики. Сорвёшь осторожно, подуешь - и полетят лёгкие зонтики-пушинки вокруг.
Раз в пушистых тополях я увидел грачонка. Это был совсем желторотый птенец. Ему, по-видимому, надоело ждать родителей, и он вылез из гнезда. Сидел он, широко расставив лапы, и посматривал в небо. Чёрный глазок его поблёскивал.
Может быть, в это время грачонку впервые захотелось летать самому. Он поглядывал под своё чёрное брюшко, на летящие кругом пушинки, но оторваться от дерева не решался. Топтался на месте и, видно, боялся. Но природа всё-таки взяла своё.