Восхождение этой новой аристократии происходит за счет навигации по ландшафту аттестации в погоне за управленческими навыками. Эти "навыки", в основном, заключаются в манипулировании абстрактными данными, часто в финансовых манипуляциях, управлении рисками, анализе затрат и выгод, актуарных расчетах, "консультациях" по максимизации эффективности и тому подобном. Хотя многие представители этого класса богаты, и большинство из них живут лучше, чем представители не управленческих низших классов, многие являются рядовыми представителями элиты, чьи дипломы и управленческие навыки, тем не менее, дают им доступ к щедротам элитарного общества - так же, как аристократ, занимающий более низкое положение в родословной, когда-то мог наслаждаться жизнью в поместье. Отмеченный Ричардом Флоридой как "креативный класс", члены которого разделяют навыки и подражают образу жизни "суперкреативного класса" - подлинного "одного процента", - он состоит из меньшинства профессионалов с высокой мобильностью, резко контрастируя с более массовой массой слуг в виде различных работников сферы обслуживания, чья низкая зарплата и ненадежная система социальной защиты заменяет "низший" класс слуг старой аристократии. Эта новая аристократия осуществляет монополию на социальный капитал, собираясь в избранных городских географических анклавах, которые часто поглощают некоторые из самых очаровательных традиционных городов и деревень в Соединенных Штатах, исключая при этом любую реальную традиционную культуру, которая могла бы отличать эти места.
Элитный класс либерализма особенно искусен в самовоспроизводстве, вступая в браки посредством "ассортативного спаривания" - таким образом обеспечивая монополию на богатство и социальный капитал - даже если они не являются биологически плодовитыми. Вступая в брак относительно поздно и производя на свет, как правило, от одного до двух детей (и с каждым годом их становится все меньше), они посвящают чрезвычайные ресурсы выращиванию преемственного поколения элиты, находящейся в сравнительно благоприятных условиях, с таким же почти полным успехом, как и "искусственная аристократия" прошлого. Хотя маска меритократизма, разглаженная ботоксом, была снята, когда члены этого умного набора - включая актрис Лори Лафлин и Фелисити Хаффман - были изобличены в подкупе и мошенничестве для обеспечения приема своих детей в элитные университеты, эти вопиющие злоупотребления были лишь небольшим шагом за черту незаконности других широко распространенных манипулятивных действий, которые включают, но не ограничиваются: доступ к элитным частным школам или их эквивалентам в государственных школах; международная "волонтерская" деятельность при поддержке семьи; спортивные лагеря, возвышающие спортивное мастерство для получения стипендий; курсы подготовки к SAT; возможности летнего обучения до поступления в вуз, среди прочих способов игры в систему. Бернхэм признавал, что ключевой особенностью любого элитарного порядка является его способность к самовоспроизводству, и что проводником будет контроль над основными управленческими институтами нового политического и экономического порядка. «Обладая привилегиями, властью и распоряжаясь образовательными учреждениями, [управленческая элита] сможет контролировать, в определенных пределах, кадры новобранцев-управленцев; и таким образом правящий класс управленцев достигнет определенной преемственности от поколения к поколению».
Представители этого нового класса с презрением относятся к старым системам элитарности, особенно к тем, которые были основаны на иерархической упорядоченности. Особенно неприятна старая аристократия, основанная на наследуемом положении, первородстве, которое особенно благоприятствовало мужчинам. Заявления о достоинствах "благородного долга" отвергаются как лицемерное самообман, скрывающий глубокое, системное и повсеместное неравенство за самодовольной пеленой заботы.
Тем не менее, при любом из обоснованных утверждений, содержащихся в этих отступлениях, часто замалчиваются важные различия, менее лестные для современной элиты. Новая элита резко контрастирует как со старой, помещичьей аристократией, так и с промышленной олигархией. При всех различиях между двумя вытесненными элитами, элиты-предшественники определялись давними отношениями с географическими местами и низшими или рабочими классами. Земельная аристократия, в частности, была привязана к месту и осознавала преемственность поколений. Как описал Токвиль этот ослабевающий аристократический порядок, он имел тенденцию порождать противоположность демократическому индивидуализму.