— Здравствуйте, Елизавета Андреевна, простите, что пришел без звонка, был здесь поблизости. — И не дожидаясь моего ответа, обратил внимание на старуху, — а вы, Клавдия Карловна, рискуете оказаться на скамье подсудимых. Я сейчас отпущу вашу руку, не наделайте глупостей!
Клавдия Карловна? Это же мать бывшего мужа Лизы, ее несостоявшегося убийцы. Ирина рассказывала, сколько пришлось вытерпеть моей предшественнице от этой женщины, сколько свекровь кровушки попила у бедной Лизаветы. Вот уж действительно своя кровь. Я и тогда, слушая эти рассказы, кипела от негодования, а уж сейчас…
— Здравствуйте, Константин Романович, рада, что вы оправились. — Бабушкина выучка помогла взять себя в руки. Да и Димка жался ко мне, ища утешения, значит, надо быть собранной, чтоб не напугать сына еще больше. Следователь кивнул, довольный моим самообладанием. — Полагаете, что я имею возможность подать на эту, хм, даму, в суд? Это может считаться нападением?
— Это может считаться непросто нападением, а нападением на важного свидетеля, Елизавета Андреевна. Если хотите, могу посодействовать. Расследовать ничего особо не надо, я — очевидец и при исполнении. — Осталось только уверенно кивнуть, что да, мол, очень хочу. Мы оба понимали, что никакого обвинения не будет, но на старуху наш диалог произвел сокрушительное воздействие. Одетая в не по возрасту пестрое и открытое платье, с яркой помадой на тонких морщинистых губах, с неопрятной сединой в крашенных мелких кудрях, которые носили смешное название перманент, с непередаваемым коктейлем отвратительных эмоций на испуганно-высокомерном лице, она была бы жалкой, если бы не была такой мерзкой. Похоже, следователь тоже так считал, потому что просто отвернулся ко мне, дав этой женщине исчезнуть.
— Пойдемте посидим в тенечке, Елизавета Андреевна, вас не задержу.
Угрозы я не чувствовала, интуиция дремала, поэтому я решилась пригласить не званого гостя в дом, уж очень не хотелось находиться на улице с колтуном на голове.
— Я пришел поблагодарить, Лиза, ведь мне можно вас так называть?
— Разумеется, — вот так изящно мне дали понять, что разговор будет неофициальный.
— Врачи сказали, что я обязан вам здоровьем и службой. Меня подлечили и даже не запретили работать. Вы очень наблюдательны и очень вовремя сориентировались.
— Я рада, но моей заслуги здесь нет, просто удивительно повезло, что в момент приступа врачи были рядом.
— Да, Лиза, нам всем, мне, вам, вашему сыну, удивительно, можно сказать, волшебным образом повезло. Такие серьезные проблемы со здоровьем и такое волшебное избавление от них.
— И что, как вы полагаете, я могу вам сказать в ответ? — Лицо как-то держать удавалось, а вот голос подрагивал. На что намекает этот, несомненно, умный и облеченный властью человек? Сидевший под боком Шон перестал дышать.
— А я не жду никаких слов, Лиза. Мне они не нужны. Вас и вашего сына берегут высшие силы и даже мне, записному грешнику, перепало их заботы, направленной на вас. Если само небо вас бережет, то глупо будет ему не помочь. Затем, собственно и пришел — сказать, что сделаю все, чтобы вам, по возможности, больше не нужно было соприкасаться с процессом расследования. В суд могут вызвать, тут на усмотрение прокурора. Гость развел руками, дескать, не в моих силах, засобирался и уже с порога произнес:
— А муженька вы своего лихо припечатали. Браво! Из-за таких козлов иной раз мужиком называться неловко. Всего доброго Елизавета Андреевна, дай бог, не свидимся. И еще раз спасибо.
— Хороший человек, — Шон проводил взглядом закрывающуюся дверь и заплакал.
— Димочка, сыночек, она тебя сильно ударила? По ране попала? Где болит?
— Нигде, — завыл ребенок, кидаясь мне на шею, — я ис-ис-испугался, я не смог тебя защитить, ма-а-ма.
От этих горьких рыданий останавливалось сердце. Ну какая я мать, если не знаю, что мне делать? Приласкать ребеныша или встряхнуть. Ну, жизнь всегда расставляет все по своим местам и у нее в запасе всегда есть еще несколько вариантов.
Так мы и рыдали на пару сидя на полу в кухне. То судорожно всхлипывая, то подвывая в голос, прижимаясь друг к другу и не в силах разлепиться, чтобы дотянуться до салфеток. С каждой слезинкой, впитавшейся в одежду, с каждым всхлипом и стоном, все дальше и дальше уходила от нас прошлая жизнь, давние обиды растворялись слезами и освобождали место для новых надежд и желаний. Прижимая к себе тщедушное доверчивое тельце, я все отчетливее понимала, что жила эти недели закуклившись, позволяя делать с собой практически что угодно, отдавшись течению. Я жила эти недели как заключенная в глиняного голема, у которого заканчивается магическая подпитка. Я двигалась, но медленно и тяжко, как сквозь толщу мутной воды. Вода схлынула слезами, оставив осознание, что вот она я настоящая, свободная от прошлых обид и полная сил.
Часть 19
Пора было выполнить давнее, давнее данное самой себе и еще кое-кому обещание. Умывшись и переодевшись, мы отправились искать ближайший храм. Шон что-то лопотал своей тете Ире по телефону. Правильно, сынок, лучше предупредить, все равно она отслеживает нас по навигатору.
Храм Рождества Христова, так гласила табличка, встретил сумраком, трепетом свечного пламени и глубокими запахами горящего воска и какой-то душистой смолы. Ладан, пришла подсказка из подсознания. Осмотреться мне не дали, милая старушка с просветленным лицом протягивала мне платок.
— Накрой голову, деточка, негоже пред образами простоволосой.
— Спасибо, — перед мысленным взором мелькнуло видение какого-то массового ритуала, все присутствующие женщины были с покрытыми головами, машинально я приняла платок, а старушка продолжала:
— Эх, молодежь-молодежь, ты в первый раз в храме, что ли?
— В первый, бабушка, — ответил за нас обоих Димка-Шон, подметив, что мне не до бесед, такое состояние он, по аналогии с компьютером называл ща погуглю, зацепив его где-то на просторах интернета. Лизаветина память подсказывала, что надо надеть платок, взять свечей и зажечь их перед нужным изображением представителя местного пантеона. А вот какой из них нужный, непонятно.
Старушка продала нам свечей, ткнула пальцем в скульптурное изображение распятого на кресте человека, там, мол, ставь за упокой, а за здравие — где хочешь.
— В алтарь не ходи, женщинам невместно.
Зря мы без Иринки сюда пошли, но сердце подсказывало — надо. Рассматривать образа было интересно. На одном из образов я обнаружила свою светоносную Деву, только на изображении она выглядела бесполой, не юноша, слишком лицом нежен, и от девушки — ничего кроме миловидности, но я отлично помню, что общалась с девушкой. А в остальном все тоже — светящийся нимб вокруг головы, белоснежные крылья, которые так поразили меня во сне, на миловидном лице выражение смирения и решимости. Вот такая загадка, два взаимоисключающих посыла одновременно выглядели очень органично. Ангел, всплыло из Лизиной памяти, это, приближенное к богам существо, называется ангелом.