4 апреля, за пять дней до вторжения Германии в Норвегию, Невилл Чемберлен, выступая в Сентрал-Холле Вестминстера, сказал о Гитлере: «Совершенно определенно он упустил свой автобус». Можно вспомнить, что он же после встречи с Гитлером в Мюнхене пообещал «мир нашему времени». Но умел торопиться с выводами не только Чемберлен. Уже 11 апреля Черчилль говорил в палате общин: «Наше огромное преимущество заключается… в стратегических просчетах, которые делает наш смертельный враг». Норвежская кампания обернулась для союзников позорной неудачей, и, возможно, ее единственным положительным результатом стала смена правительства в Лондоне. Двухдневные дебаты в палате общин, проходившие 7 и 8 мая 1940 года, изничтожили кабинет Чемберлена и привели к власти энергичную коалицию под главенством Черчилля — человека, по иронии судьбы непосредственно отвечавшего как за проведение норвежской кампании, так и за бесцветное участие в ней адмиралтейства.
Самой заметной, самой опасной и в то же время самой конструктивной чертой характера Черчилля была его нетерпеливость. Она проявлялась в продолжение всей жизни, отражаясь и на нем самом, и на окружающем его мире, особенно в периоды войн, выдвинувших его на авансцену британской политики. В мае 1940 года ему было шестьдесят пять лет, и он находился на пике своих интеллектуальных и ораторских способностей. Настойчивые, правда, не всеми услышанные, предупреждения Черчилля об угрозе нацизма давали ему морально право на премьерство, и он воспользовался им во время парламентского кризиса, когда стало ясно, что Чемберлен не удержится без поддержки лейбористов, либералов и небольшой, но быстро набиравшей силу группы мятежников-консерваторов. Черчиллю не терпелось стать премьер-министром, и он занял этот пост, потеснив соперника министра иностранных дел лорда Галифакса[67]. (Впоследствии он выдумал историю, будто Галифакс сам фактически предложил ему премьерство, опасаясь, что слишком долго пребывал в забвении.)
Черчилль имел свое представление о героизме — собственном и национальном, и в 1940 году эти две идеи слились в единое возвышенное чувство, которое многим в британском истеблишменте казалось опасно романтическим. За сорок лет трудно найти проблему внутренней или международной политики, в решение которой не был бы так или иначе вовлечен Черчилль, нередко в проигрышном варианте. Его суждения подвергались сомнению по таким важным проблемам и событиям, как избирательные права женщин, катастрофа на Галлипольском полуострове, отношение фунта стерлинга к золотому стандарту, всеобщая стачка, самоуправление в Индии, вынужденное отречение короля Эдуарда VIII и многим другим. Черчилль не один раз, а дважды менял партийную ориентацию. После назначения премьер-министром он сам создал для себя пост министра обороны. Именно его непревзойденная нетерпеливость и была тогда больше всего нужна британской нации. Он всегда требовал немедленного действия, прикрепляя к срочным документам красные ярлыки «Action This Day» («Исполнить сегодня»).
Само Провидение дало британцам лидера, обладавшего необычайным красноречием, историческим чутьем и верой в себя, граничившей с мессианством, способного понимать глобальные проблемы почти на сверхчувственном, подсознательном уровне. В своем эссе «Scaffolding of Rhetoric» («Эшафот риторики»), написанном в 1897 году, но не опубликованном, Черчилль писал:
«Из всех талантов, даруемых человеку, нет более ценного, чем ораторское искусство. Тот, кто обладает им, владеет силой, более могущественной, чем власть короля. Он самый независимый человек в мире. Покинутый своей партией, преданный друзьями, лишенный должностей, он, имея эту силу, по-прежнему грозен и страшен»[68].
Партия действительно отвергала его в продолжение почти всего третьего десятилетия — «диких годов» — из-за оппозиции Черчилля по отношению к самоуправлению в Индии, а потом и вследствие его предупреждений об угрозе реваншизма Гитлера. От него отвернулись друзья, и он лишился портфеля. Да, он владел «силой, более могущественной, чем власть короля». Но достаточно ли ее будет? В тот же самый день, когда Черчилль стал премьер-министром, в пятницу 10 мая 1940 года, Гитлер начал блицкриг на западе.
Глава 2
ФЮРЕР-ИМПЕРАТОР
май — июнь 1940
Я просил вас не спать по сорок восемь часов. Вы делали это семнадцать дней. Я заставлял вас рисковать… Вы ни разу не дрогнули.
1
Четверть века в Oberkommando der Wehrmacht (германском верховном главнокомандовании, или ОКВ) преобладало коллективное мнение, будто нанести поражение французам в 1914 году не удалось только потому, что слишком много войск было снято с сильного правого фланга наступления на слабый левый фланг. (Со времени появления плана графа Альфреда фон Шлиффена в 1905 году до начала его реализации прошло девять лет.) Поэтому ОКВ, следуя указанию Гитлера в октябре 1939 года, разработало план операции «Гельб» («Желтый»), предусматривавший еще более мощный удар на правом фланге группой армий «Б» с участием всех десяти танковых дивизий и еще более слабый левый фланг за «линией Зигфрида». Обе стороны прекрасно понимали, что союзники с учетом опыта осени 1914 года будут готовиться именно к такому массированному наступлению немцев через Бельгию и Северную Францию.
10 января 1940 года немецкий курьерский самолет, направлявшийся из Мюнстера в Кёльн, из-за тумана сбился с курса и совершил вынужденную посадку неподалеку от Ме-хелен-сюр-Мёз в Бельгии. Майор Гельмут Рейнбергер, штабной офицер немецкой 7-й воздушно-десантной дивизии, попавший в плен, не успел ни уничтожить копию плана «Гельб», ни выбросить его в заросли, и Гитлеру пришлось изменить первоначальный замысел вторжения[69]. Поскольку нейтральные бельгийцы передали британскому и французскому военным атташе на следующий день всего лишь двухстраничное изложение документа, союзное верховное главнокомандование заподозрило ложный маневр, и в изменении операции, возможно, не было необходимости. Однако бельгийцы знали, что планы наступления подлинные: в комнате, где германский военный атташе встречался с Рейнбергером, были установлены микрофоны, и дипломата интересовал только один вопрос — уничтожил ли офицер бумаги? Тем не менее ни бельгийцы, ни голландцы не отказались от политики нейтралитета и не присоединились к союзникам, боясь «спровоцировать» фюрера.
«Настоящая катастрофа, если бумаги попали к врагу», — записал в дневнике генерал-майор Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ 12 января[70]. Опасаясь, что «Гельб» раскрыт, Гитлер утвердил альтернативный план операции «Зихельшнитт» («Удар серпа»), предложенный Эрихом фон Манштейном, начальником штаба у Герда фон Рундштедта, командующего группой армий «А» в центре наступления. Для этого требовалось перебросить семь танковых дивизий с правого фланга в центр, сохраняя при этом левый фланг (группа армий «Ц») по-прежнему слабым. Предполагалось, что, после того как группа армий «Б» на севере нападет на Голландию и Бельгию, союзные войска вторгнутся в эти страны. Тогда в решающий момент группа армий «А» в центре выйдет из лесов Арденн, ударит в Schwerpunkt (на участке максимальной концентрации сил) и в самом главном секторе обороны противника, разгромит его и пробьется к Ла-Маншу, отрезав одну треть сил союзников от других двух третей.