Есть доля правды в том, что для союзников Париж, как и ранее Рим, не был главной стратегической целью, а его взятие имело в большей мере политическое значение. Историк оккупации Франции Йен Аусби писал: «Плотность населения и сосредоточие культурных памятников исключали воздушные налеты и артиллерийские обстрелы. На вооруженный захват города требовалось время, и он мог привести к многочисленным жертвам, в то время как кампания уже выбилась из графика и вызвала большие потери. Кроме того, Париж не играл никакой существенной тактической роли». Для Омара Брэдли Париж вообще был «некоей точкой на карте».
Первые танки Леклерка (предоставленные американцами «шерманы») покатились по улице Риволи в 9.30 в пятницу, 25 августа. В документе о капитуляции, подписанном Леклерком и Хольтицем, Британия и Соединенные Штаты даже не упоминались. Германские войска сдавались только французам. Аналогичным образом, когда де Голль приехал в Париж и выступил с речью в «Отель де Виль», он заявил: «Париж освобожден французским народом, при помощи армий Франции, при помощи и поддержке всей Франции, Франции сражающейся, истинной, Франции на века». Он тоже не упомянул союзников. На следующее утро, в субботу, 26 августа 1944 года, де Голль возглавлял парадное шествие от Триумфальной арки к Елисейским Полям на благодарственную службу в соборе Парижской Богоматери. Когда лидер национального совета французского Сопротивления Жорж Бидо ненароком выступил вперед, де Голль прошипел: «Чуть-чуть назад, пожалуйста»[1184]. Все лавры принадлежат только ему.
Глава 16
НА ЗАПАДНЫХ РУБЕЖАХ
август 1944 — март 1945
Герр Гитлер говорил, что при взрыве бомбы 20 июля его спасло провидение. Я думаю, что с чисто военной точки зрения мы можем с ним согласиться. Для союзников было бы тяжело на завершающем этапе борьбы лишиться такого военного гения, как ефрейтор Шикльгрубер, вносящего столь значительный вклад в нашу победу.
1
После дня «Д» и до капитуляции Германии западные союзники воевали в Европе еще одиннадцать месяцев, наталкиваясь временами на фанатичное сопротивление немцев, а в Арденнах отбивая жесточайшее контрнаступление. Здравомыслящие немцы тем не менее понимали, что после разгрома группы армий «Центр» на Востоке и падения Парижа на Западе война, по сути, проиграна. Это продемонстрировали и генералы, организовавшие покушение на Гитлера, чего они и не пытались делать, когда положение на фронтах их устраивало. Бросить Фалезский «котел» фельдмаршала фон Клюге заставило вторжение союзников на юге Франции, начавшееся 15 августа 1944 года высадкой войск численностью 86 000 человек только лишь в первый день (операция «Энвил»). Разговоры о секретном сверхоружии могли еще как-то воздействовать на простых солдат, но старший офицерский корпус знал истинное положение дел. Степень веры в вооруженных силах Германии в Гитлера и победу была тем меньше, чем выше звание было у немецкого офицера. Исключение составляли закоренелые нацисты-генералы, такие как Вальтер Модель, Фердинанд Шёрнер и Лотар Рендулич.
Ссылки нацистов на то, что они продолжали сражаться, пытаясь спасти своих жен и дочерей от советских варваров, имели хоть какой-то смысл в пределах Восточного фронта. Но они с неменьшей ожесточенностью сражались и на Западе после завершения операции «Оверлорд», и Макс Гастингс находит объяснение этому факту в том, что немецкие генералы — офицеры СС, прусские аристократы, кадровые вояки и обыкновенные функционеры — «перестали задумываться о своем будущем и рутинно исполняли привычные обязанности»[1186]. Исполнять приказы всегда легче и безопаснее, чем действовать самостоятельно. Об этом им напомнило и неудавшееся покушение на фюрера: оно бросило на них тень подозрения и показало одновременно жизнестойкость Гитлера. К тому же все они осознавали, что так или иначе причастны к преступлениям нацистского режима.
Британская разведка располагала собственными доказательствами оппортунизма немецких генералов, полученными от них же самих, и потворства преступлениям против человечности, особенно на Восточном фронте. В период между 1942 и 1945 годами одно из подразделений Секретной разведывательной службы (СИС) — МИ-19 — подслушало и записало 64 427 разговоров между пленными немецкими генералами и другими старшими офицерами, о чем они даже не догадывались. Эти беседы давали представление о том, что действительно думали высшие военачальники Германии о войне, Гитлере, нацизме и друг о друге. И главное, откровения военнопленных опровергали утверждения генералов вермахта, будто они ничего не знали об издевательствах нацистов над евреями, славянами, цыганами и другими «недочеловеками», сваливая все на СС.
Объединенный следственно-допросный центр (Combined Services Detailed Interrogation Centre) располагался в Трент-Парке, великолепной усадьбе семейства Сассун недалеко от Кокфостерс на севере Лондона. Здесь содержались немецкие старшие офицеры, попадавшие в плен к союзникам. Среди них были, например, генерал Вильгельм фон Тома, захваченный в Эль-Аламейне, генерал Ганс Юрген фон Ар-ним, изловленный в Тунисе, и генерал Дитрих фон Хольтиц, сдавшийся в Париже. В центре работали сотни стенографисток, расшифровщиков, переводчиков, звукооператоров помимо подставных лиц и провокаторов, которые должны были разжигать дискуссии[1187].
Высокопоставленным военнопленным для встреч было предоставлено двенадцать комнат, оборудованных подслушивающими устройствами. Командующие люфтваффе коротали время с генералами вермахта; им передавались газетные и радиосообщения о положении на фронтах; к ним иногда заходил лорд Аберфалди, агент следственно-допросного центра, выдававший себя за уполномоченного благотворительной организации и поднимавший какую-нибудь тему, особенно интересовавшую британскую разведку. О необычайном успехе операции свидетельствуют и огромное количество записей, и откровенный характер записанных бесед. Британская разведка, конечно, надеялась вызнать в первую очередь оперативные секреты, которые трудно получить в ходе официальных допросов. Однако чаще ей приходилось фиксировать свидетельства нацистских зверств, прежде всего на Восточном фронте. Большинство генералов, содержавшихся в Трент-Парке, были взяты в плен в Северной Африке, Италии и Франции, однако им было известно все, что происходило в Третьем рейхе и на оккупированных территориях.
Через следственно-допросный центр и его два филиала прошли 10 191 немецкий военнопленный и 567 итальянцев. Разговоры записывались на грампластинки, некоторые из них после распечатки умещались на половине страницы, одна беседа заняла двадцать одну страницу, и, развязывая язык, офицеры невольно выдавали себя. Даже Хольтиц, которого считали «хорошим немцем», после того как он игнорировал приказ Гитлера разрушить Париж, оказался замешанным в убийствах евреев в Крыму[1188]. Отдельные генералы вели себя вполне достойно, хотя и не геройски. В январе
1943 года Вильгельм фон Тома, до пленения в Африке командовавший танковой дивизией в России, говорил ярому нацисту генералу Людвигу Крювелю: «Я стыдился быть офицером». Он рассказывал о том, как однажды обратил внимание Франца Гальдера на бесчинства немцев, и тот ответил: «Это проблема политическая и ко мне не имеет никакого отношения». Тогда Тома направил письменный доклад главнокомандующему сухопутных войск Вальтеру фон Браухичу, и генерал сказал ему: «Вы хотите, чтобы я дал этому ход? Послушайте, если я пойду с этим выше, то всякое может случиться». Тома не соглашался с тем, будто Гитлер ничего не ведал о происходившим с невинными людьми, и говорил: «Конечно, он все знал. Втайне даже восторгался. Понятно, что никто не мог возразить. Боялись, что арестуют или побьют»[1189]. Вряд ли Тома и иже с ним задумывались над тем, что можно было просто-напросто уйти в отставку, и никто бы не наказал их за это.