В своей речи о «звездном часе» 18 июня 1940 года Уинстон Черчилль предупреждал о пришествии нового Средневековья, еще более зловещего и затяжного, в случае победы нацистов с их «извращенным научным мышлением». Нацисты действительно превращали науку в идеологический инструмент, но тогда все пытались использовать ее в целях достижения победы. Генерал-лейтенант сэр Йен Джейкоб, военный секретарь кабинета министров Черчилля, как-то сказал, что союзники выиграли войну главным образом благодаря тому, что «наши немецкие ученые были лучше, чем их немецкие ученые», и он был прав, особенно в отношении ядерных исследований и разработок. Ядерная программа Вернера Гейзенберга, трудившегося для Гитлера, слава Богу, отставала от исследований в рамках проекта «Манхэттен», проводившихся в Лос-Аламосе в Нью-Мексико. Поскольку Гитлер был правоверным нацистом, он и не смог привлечь для создания атомной бомбы лучшие умы мира. В период между 1901 и 1932 годами в Германии появилось двадцать пять нобелевских лауреатов в области физики и химии, в Соединенных Штатах — всего пять. Затем пришел нацизм. За пятьдесят лет после войны в Германии Нобелевскую премию получили тринадцать человек, в США — шестьдесят семь. Можно составить немалый список ученых, бежавших от фашизма — не все они евреи — и внесших свой вклад в создание атомной бомбы, работая в Лос-Аламосе и других центрах. Среди них: Альберт Эйнштейн, Лео Сциллард и Ханс Бете (уехали из Германии после прихода к власти Гитлера в 1933 году); Эдвард Теллер и Юджин Вигнер (бежали из Венгрии в 1935 и 1937 годах); Эмилио Сегре и Энрико Ферми (покинули Италию в 1938 году); Станислав Улам (уехал из Польши в 1939-м); Нильс Бор (бежал из Дании в 1943-м). Преследуя людей, которые могли дать ему в руки бомбу, Гитлер лишал себя возможности предотвратить собственное падение.
Несмотря на «утечку мозгов», ученые Гитлера все-таки преуспели в ряде неядерных областей техники. Они разработали бесконтактные взрыватели, синтетическое топливо и эрзац-резину, баллистические ракеты, водородные топливные элементы для подводных лодок, благодаря которым они двигались почти бесшумно. Рабле писал: «Наука без совести — это руины души». Очень часто ученые Гитлера — например ракетный конструктор Вернер фон Браун — пренебрегали теми страданиями, которые выпадали на долю людей, работавших для них: десятки тысяч невольников возводили сооружения для запуска его ракет в нечеловеческих условиях. (После войны Браун возглавил космическую программу президента Кеннеди; карьеру конструктора спасло то, что его по приказанию Гиммлера, пожелавшего завладеть одним из его проектов, арестовали эсэсовцы.)
Когда в августе 1939 года Альберт Эйнштейн информировал президента Рузвельта о невероятном потенциале урана, Рузвельт ответил: «Надо действовать». В работу над бомбой были вложены огромные материальные и людские ресурсы, она создавалась в тесном сотрудничестве талантливых американских, британских, канадских и европейских ученых-антифашистов — датский физик Нильс Бор мог играть в шахматы без шахматной доски. Общими усилиями были собраны две атомные бомбы — «Малыш» и «Толстяк» (якобы в честь Рузвельта и Черчилля, хотя остается лишь догадываться, каким образом Рузвельт превратился в «малыша»). Ученые, открыв секрет высвобождения колоссальной ядерной энергии, нашли способ ее применения ее в военных целях. Президент Трумэн прекрасно знал, что в результате взрыва бомбы в Японии погибнут десятки тысяч мирных жителей, но надеялся таким образом положить конец войне.
2
«Малыш» весом восемь тысяч фунтов и «ростом» девять футов девять дюймов был сброшен над Хиросимой, находящейся в пятистах милях от Токио, с высоты 31 600 футов в
8.15 в воскресенье, 6 августа 1945 года (по местному времени). Его доставил с острова Тиниан в Марианском архипелаге подполковник Пол У. Тиббетс-младший, командир 509-го смешанного авиаполка американских военно-воздушных сил, на бомбардировщике Б-29 «Энола Гэй», названном именем матери пилота. Через сорок семь секунд смертоносная бомба взорвалась на высоте 1885 футов над центром города, в котором тогда проживало четверть миллиона человек: температура нагрева за одну десятитысячную долю секунды достигла 300 000 градусов по Цельсию. В радиусе двух тысяч ярдов от эпицентра взрыва мгновенно исчезли здания, полностью были разрушены строения на площади пять квадратных миль, или 63 процента 76 000 зданий города[1394]. Над Хиросимой поднялось гигантское грибовидное облако, взметнувшееся на высоту 50 000 футов. Взрыв погубил 140 000 человек: 118 661 жителя города, 20 000 военнослужащих точное количество умерших от радиации человек неизвестно.
То, что осталось от Хиросимы, скорее напоминало Аид, царство мертвых. Преподобный Киёси Танимото, пастор методистской церкви в Хиросиме, рассказал корреспонденту журнала «Нью-йоркер» о том, как он пытался перевезти в госпиталь еще живых жертв ядерного взрыва. Журналист написал:
«Он подогнал лодку к берегу и сказал им, чтобы они заходили. Они не двигались, и пастор понял, что у них нет сил, чтобы подняться. Он нагнулся и взял женщину за руку, но почувствовал, как кожа сползает с руки большими лоскутами словно перчатка. Ему стало плохо, и он присел, чтобы прийти в себя. Потом пастор вошел в воду и, в общем-то несильный маленький человек, начал переносить мужчин и женщин, абсолютно обнаженных, в лодку. Спины и грудь у них были склизкие и липкие, и его особенно пугали ожоги, которые он видел в продолжение всего дня: поначалу желтые, потом быстро красневшие и набухавшие, с отслаивающейся кожей, к вечеру загнивающей и дурно пахнущей… И он без конца говорил себе: "Ведь это же человеческие существа"».
Некоторые потом заявляли, что следовало бы предупредить о разрушительной силе атомных бомб или еще лучше продемонстрировать ее в пустыне или на атолле. Генерал Маршалл объяснял: «Делать это было нецелесообразно. Предупреждать — значит, лишиться фактора внезапности. Достичь шока можно только внезапностью»[1396]. В наличии имелось только две бомбы, и использовать одну из них впустую было бы неразумно. Президент Трумэн вскоре выступил с радиообращением, сообщив, что бомбы атомные и в мире еще не было ничего подобного. «Мощность бомбы измеряется двадцатью тысячами тоннами тротила (двадцатью килотоннами), — информировал он слушателей, в том числе и японское правительство. —- Это более чем в две тысячи раз превышает мощность взрыва самой большой в истории войн британской бомбы «Гранд слам» (22 000 фунтов)»[1397]. (Долгое время слова Трумэна принимались на веру и считалось, что на Нагасаки была сброшена примерно такая же бомба. Однако в 1970 году британский ядерщик лорд Пенни доказал, что в действительности мощность взрыва в Хиросиме составляла двенадцать килотонн, а в Нагасаки — около двадцати двух[1398].)
Касаясь нравственной стороны атомной бомбардировки Хиросимы, Джордж Макдональд Фрейзер выразил в своей книге мнение, которое разделяли тогда большинство британцев и американцев — и военных, и сугубо гражданских:
«Для нашего поколения Ковентри, лондонский блиц, Клайдбанк, Ливерпуль и Плимут были не просто словами. Наша страна подверглась беспощадным ударам с воздуха, да и Германия тоже; мы видели ужасы «Берген-Белзена» и морозный кошмар русского фронта; наше высшее образование частично заключалось и в изучении техники убийств и разрушений; нам не грозило лишиться сна из-за того, что подошел черед и Японии. Зная, какая это была война, почему и с кем мы воевали, мы, вероятно, имели право думать, что она понесла справедливое наказание. И даже это по значимости казалось второстепенным в сравнении с тем, что наконец закончилась война».
Почти закончилась. И после Хиросимы японское правительство решило продолжать войну, рассчитывая на то, что у американцев всего лишь одна бомба и японцы смогут защитить острова от вторжения и позора оккупации[1400]. Через три дня над Нагасаки взорвался «Толстяк», убив 73 884 и искалечив 74 909 человек с аналогичными долговременными психологическими и медико-физиологическими последствиями для населения[1401]. (Бомбардировка могла сорваться; пилот Б-29 майор Чарлз «Чак» Суини чуть не выскочил со взлетной полосы на Тиниане с пятитонной бомбой, и ее взрыв мог уничтожить почти весь остров[1402].)