«Мне сказали, что люди, которых заведут в грузовик, русские и их все равно бы расстреляли. Тех, кто наверху, всегда интересовало, как лучше всего их убивать… Мы имели возможность посмотреть в глазок или в оконце. Внутри ярко горел свет. Потом они открыли грузовик. Некоторые тела падали сами, другие извлекались заключенными. Мы, специалисты, подтверждали: тела имели розовато-красный оттенок, характерный при такой смерти (от угарного газа)».
Этот процесс все же был неудобный, трудоемкий и неэффективный. И ближе к концу 1941 года эсэсовцы стали применять для умерщвления русских военнопленных и недееспособных, по их мнению, людей газом «циклон Б». В октябре 1941 года германская армия в Сербии также начала расстреливать евреев под предлогом борьбы с партизанами.
12 декабря 1941 года, на другой день после объявления войны Соединенным Штатам, Гитлер выступал перед функционерами нацистской партии. «Что касается евреев, — записал Геббельс, — то фюрер решительно настроен провести полную чистку». А Гитлер говорил: «Идет мировая война, и истребление евреев должно стать ее закономерным и необходимым следствием». Спустя шесть дней после встречи с фюрером Гиммлер сделал пометку: «Еврейский вопрос. Подлежат искоренению как партизаны»[486]. Нацисты переходили от эпизодического убийства евреев и депортации их на восток и в гетто к политике «окончательного решения» проблемы, для чего требовались специально приспособленные для этой цели лагеря. В мае 1942 года открылся Собибор возле Люблина, а в июне началось сооружение Треблинки на северо-востоке Польши.
Нацисты истребили почти два миллиона польских евреев менее чем за два года — с начала 1942-го до конца 1943-го. Для этого им были нужны подразделения вроде полицейского батальона резервистов 101: только он депортировал на верную смерть или просто расстрелял 83 000 человек[487]. В него входили в основном люди среднего возраста, респектабельные граждане Гамбурга, представители среднего и рабочего класса, а не идейные приверженцы нацизма. Они стали убийцами не по политическим мотивам, а в силу обыденных причин: давления обстоятельств, естественной склонности к повиновению и ложного чувства товарищества. В шестидесятые годы были опрошены по меньшей мере двести десять бывших вояк батальона 101, и можно сделать заключение, что они вступили в его ряды не по идеологическим соображениям: только четверть опрошенных были членами нацистской партии, а многие пошли в него, стремясь избежать реальных боевых действий. Они представляли широкий спектр германского общества, и никого из них не принуждали убивать евреев и не наказали бы за отказ. Только сравнительно небольшая часть немцев одобряла то, что «происходит на востоке», хотя и остальные никак не выражали своего неодобрения. Большинство было индифферентно и не желало ничего знать. Когда же рекрутам батальона 101 сказали о том, что им предстоит делать, подавляющее большинство (80—90 процентов) согласилось без особых возражений. Преодолев первоначальную брезгливость, отмечал историк Кристофер Браунинг, они стали «примерными и беспощадными палачами»[488].
Лишь 12 из 500 членов батальона 101, то есть 2,4 процента, отказались участвовать 13 июля 1942 года в расстреле 1500 евреев, разбитых на партии по 40 человек, в лесу возле польской деревни Юзефув в пятидесяти милях к юго-востоку от Люблина. Расстрел продолжался семнадцать часов с перекурами и перерывами на еду. За это время, возможно, еще человек сорок пять увернулись от неприятного занятия, ссылаясь на недомогание или какие-либо иные причины. Остальные 85 процентов хладнокровно стреляли в женщин и детей в упор, хотя знали, что им ничего не будет, если они откажутся от расправы. Некоторые потом оправдывались тем, что их отказ никак не повлиял бы на судьбу обреченных жертв. Другие говорили, будто бы им не нравилось убивать младенцев и маленьких детей, но они это делали, точно так же как и расстреливали увешанных наградами ветеранов Первой мировой войны, умолявших пощадить их, бывших товарищей по оружию. Немцев «смущало», что матери не бросали своих детей и их приходилось убивать вместе. «Меня успокаивало то, что дети все равно не выжили бы без матери», — объяснял тридцатипятилетний рабочий из Бремерхавена.
Иногда палачи испытывали физическое, но не моральное отвращение. «Поначалу мы стреляли как придется, — вспоминал один из них. — Если целиться слишком высоко, то взрывается весь череп. Из-за этого на вас летят мозги и осколки костей. Потом мы стали класть на шею острие штыка». Их поражало, что евреи, ожидавшие своей очереди, сохраняли «невероятное», «непостижимое» спокойствие, хотя выстрелы очень убедительно демонстрировали, что им грозит[489]. Наверное, есть немало психологических моментов, которые делали нормальных людей убийцами, и фанатичный антисемитизм в данном случае, вероятно, сыграл свою роль. Не замыкались в границах одной лишь нацистской Германии и другие возможные причины: огрубление человека во время войны, социальное разделение, карьеризм, рутина, склонность к конформизму или, наоборот, к суперменству.
Неверно, как иногда утверждают, будто нацисты перешли на индустриально-массовые методы истребления евреев из-за неудач на Восточном фронте и вступления в войну Соединенных Штатов после Пёрл-Харбора. Одно с другим никак не связано. Немцы постоянно искали новые способы более массового и эффективного уничтожения евреев, и применение газа «циклон Б» стало лишь завершающим этапом процесса импровизации. В условиях Fuhrerstaat (диктатуры) служебная карьера зависела от удовлетворения желаний фюрера. Гитлер, проявляя благоразумие, не ставил свою подпись на документах, касавшихся ликвидации евреев, и ограничивался устными указаниями, но подданные прекрасно знали, что его могут обрадовать только самые жесткие меры в отношении евреев. Имя Гитлера стоит на многих его директивах и Fuhrerbefehlen (приказах), однако преступный характер холокоста был настолько очевиден, что он старался уйти от личной ответственности. Ему удалось сделать это до такой степени, что апологеты действительно пытаются доказать, будто сам Гитлер непричастен к холокосту. Тем не менее из-за энтузиазма в проведении политики геноцида по отношению к евреям не пострадала карьера ни одного высшего чиновника рейха. Напротив, такие деятели, какобергруппенфюрер (генерал-лейтенант) Рейнхард Гейдрих, процветали благодаря оголтелому антисемитизму.
В середине августа 1941 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и Гейдрих письменно распорядились активизировать массовые убийства евреев в Восточной Европе, начиная с Литвы[490]. Женщин, детей, стариков для расстрела обычно выстраивали на краю котлована, выкопанного ими же или русскими военнопленными. В Понарах под Вильно были убиты 55 000 человек, в Форте IX у Ковно — 10 000, в овраге Бабий Яр на окраине Киева — 33 771, в Рамбуле под Ригой — 38 000, в Каунасе — 30 000. В общей сложности айнзатцгруппы расстреляли 1,3 миллиона человек до того, как нацисты пустили в ход более индустриальные методы убийства людей. Нам известны эти жуткие цифры, потому что палачи отсылали подробные отчеты о казнях, которые, кстати, докладывались и Гитлеру, упоминавшему их в разговорах со своими помощниками. 25 октября 1941 года, например, за обедом с Гиммлером и Гейдрихом фюрер сказал: «Не говорите мне, что мы не можем их послать в болота… Неплохо, если впереди нас будет идти страх из-за того, что мы уничтожаем еврейство». Возможно, он имел в виду утопление эсэсовцами тысяч евреев — женщин и детей — в Припятских болотах.
Вермахт и знал о деятельности айнзатцгрупп, и помогал им, что бы ни говорили о своей невиновности его представители после войны, введя в заблуждение некоторых известных западных историков, включая капитана сэра Бэзила Лиддела Гарта. После Бабьего Яра фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау издал приказ, поздравляя всех с «тяжелым, но справедливым наказанием евреев-недочеловеков». В таком же духе выражался и Рундштедт в своей директиве старшим офицерам. В равной мере скомпрометировали себя причастностью к геноциду фельдмаршал фон Лееб, фельдмаршал Манштейн, требовавший «навсегда искоренить еврейско-большевистскую систему», и генерал Гепнер, приказывавший «тотально ликвидировать врага», под которым он подразумевал евреев и большевиков. За немцами тянется длинный след недоброго и деспотического отношения к «нежелательным элементам» на оккупированных территориях, кто бы они ни были, франтирёры во время Франко-прусской войны, племя гереро в 1904—1908 годах или бельгийцы в Первой мировой войне. В 1940 году они расстреляли 3000 черных африканских солдат, сдавшихся в плен после капитуляции Франции[491].