— Какой закон?
— Закон! Неужели ты не понимаешь?
Черноусов оглянулся не двери.
— Молчи. Ложись на постель.
— Нет! Глупости! Где закон, скажи? Где закон!
Черноусов молчал. Он налил еще стакан водки и предложил мне.
— Не хочу.
Он опрокинул залпом сам стакан. Налил второй и опрокинул его тоже.
— … закона нет, Коля!
— Как нет?
— Молчи — Черноусов говорил шопотом.
— Почему молчать? Ты видел Зою? Видел, какая она была беззащитная?
— Молчи — Черноусов пригрозил мне кулаком — Я тебя понимаю. Я, ведь, тоже в душе не плохой человек.
Черноусов что то путает. Когда то он хотел меня пристрелить за то, что я… буржуй. Ха-ха-ха!
— Ты, Ваня, не плохой человек… Почему же ты смотришь на все это равнодушно?
— Брось, Коля, прошу тебя.
— Нет, не брошу…
— Так слушай же. Тебе, кажется, не известно, что по поручению майора Гречина я должен следить за каждым твоим шагом и обо всем доносить майору.
Эти слова немного протрезвили меня… Черноусов продолжал смотреть на меня в упор.
Если бы я сказал майору, как ты ведешь себя в некоторых случаях, поверь мне, тебе бы не сдобровать. Но я тебе говорю, что в душе я человек не плохой. Ты думаешь, что смерть Зои на меня тяжело не подействовала? Ты глубоко ошибаешься. Я, мож, ет быть, мучительнее тебя переживаю… Эх, Коля, что и говорить, не все у нас, в Советском Союзе, так хорошо, как говорят по радио. Далеко не все!..
Черноусов замолчал.
К прежней путанице, к надрывающим мне душу переживаниям прибавились новые сомнения.
— Что же ты говорил майору Гречину относительно меня?
— Поверь мне, ничего такого… А я, ведь, знаю многое. Я читал твои стихи. Брось ты это дело. Какой из тебя поэт? Ну, скажи откровенно, какой из тебя поэт?
Вот оно… Самый главный психологический момент, самый главный. Всю важность этого психологического момента я ощутил до предельной глубины.
— Осторожным всегда надо быть — продолжал Черноусов — Поверь мне! Откуда я знаю, не следишь ли ты или кто другой за каждым моим движением? Нельзя поддаваться настроениям, или, как у нас говорят, «телячьим нежностям».
Психологический момент обрисовался еще более ярко…
На недоверии, на боязни друг перед другом покоится сила Советского Союза.
Черноусов прав. Стыдно мне. Именно мне! Ведь я, все же, активный враг Советского Союза. Только благодаря заданию я здесь… Тем более надо быть осторожным. Если бы Черноусов был бесповоротно плохим человеком, я погубил бы себя со своими законами, стихотворениями и прочим…
Преграда между нами, пробитая самим Черноусовым, постепенно исчезала.
— Коля, мне жалко тебя. Скажи, как помочь тебе?
— Хочешь еще стакан водки?
Нет, не надо.
Неожиданно я почувствовал себя менее несчастным. Кровавый круг как будто порвался. Нашелся все же и между смершовцами понимающий меня человек. Мало того, он готов помочь мне и избавить меня от лишних страданий. Такая услуга в моем положении дороже денег, дороже всего на свете… Живу я один, как отшельник, ни с кем не делюсь ни радостями, ни своим горем.
Однако, правило революционера гласит, что там, где настоящая работа, нет места чувствам. Кто знает, что имеет в виду Черноусов, пробивая преграды к моей душе.
— Я пойду спать, Ваня. Спасибо тебе…
Черноусов засуетился.
— Ложись у меня.
— Нет, спасибо.
— Коля, о том, что я тебе сказа — никому ни слова. Понимаешь?
— Понимаю.
В коридоре было тихо. Только дежурные молча прохаживались перед дверями следователей.
Куда они унесли Зою? Вот она, настоящая жизнь. Жила девушка, радовалась, что скоро вернется к родителям. Предчувствовала ли она, снилось ли ей когда нибудь, что погибнет она от руки следователя-садиста в застенках «Смерша»? Она, наверное, никогда и не знала, что в Советском Союзе существует такой «Смерщ». Похоронят ее где нибудь в лесу, как собаку… Нарочно не оставят и следа, чтобы не узнали люди…
Проснулся я очень рано, несмотря на то, что почти не спал.
По коридору кто то бегал, слышались отрывочные фразы.
Я быстро оделся.
— В чем дело? — спросил я младшего лейтенанта Кузякина.
— Новость! Ночью кто-то убил майора Тлазунова. Пойдем посмотрим.
— Нет, я не пойду.
Кузякин ушел. Я возвратился к себе. «Собаке — собачья смерть» — подумал я.
Перед моим окном проходил отряд репатриантов. Охранные войска вели их на работу. Охрана с двух сторон, вооружена автоматами. Так сильно не охраняют и немецких военнопленных.