— Это неправда!
— Что?..
Галя взяла в руки нагайку.
— Это неправда!
Лицо Гали вспыхнуло гневным румянцем, кончики губ еще чаще задергались.
— Я убью тебя, мерзавец, гад, подлец, я…
Галя быстро поднялась из-за стола и, сделав пару шагов, очутилась перед поляком.
— Разрешите мне вынуть платок и протереть глаза.
— Не раз-з-зрешаю.
Послышался свист нагайки и приглушенный удар по голове.
— Галя, я, кажется, здесь, как переводчик, лишний…
— Что? Мягкое буржуйское сердце?.. Нет, вы останетесь здесь. Я буду допрашивать этого мерзавца до утра. Или он мне сознается во всем, или я убью его. Говори, подлец, говори, сукин сын! Мать твою… Говори, где ты был с 1-го по 10-е января?
— В Освенциме.
— Вот тебе. Вот тебе!..
Галя набросилась на поляка, как сумасшедшая. Она била его по голове, по лицу, ушам, шее, рукам, ногам… Я видел, что силы ее оставляют, что вот-вот она не выдержит напряжения. Но я ошибся. Еще минут десять она била несчастного поляка. Потом тяжело дыша, села за стол.
Я не помню всех вопросов Гали. Не помню и ответов поляка. Помню одно, что до ужина, то есть до десяти часов вечера, Галя не меньше десяти раз приходила в бешенство и начинала беспощадно избивать поляка.
Ровно в десять она позвала сержанта Суворова.
— Отведи его в камеру. Не забудь дать воды помыться.
Сержант увел окровавленного полуживого поляка.
— Теперь пойдем ужинать.
Я молчал. Мне не хотелось ни говорить, ни смотреть на Галю.
Свежая ночь немного протрезвила меня от этого кровавого кошмара.
— Вы, Коля, не сердитесь на меня, — заговорила Галя.
— Я не сержусь. Какое мне до вас дело?
— Нет, вы сердитесь. Впрочем, мне все равно. Я сама не понимаю. Глупости… Расскажите мне про свои любовные приключения в Вадевице.
— У меня никаких не было.
— Серьезно?
— Галя, я вас не спрашиваю про вашу интимную жизнь.
— У меня, Коля, и нет интимной жизни. Еще полгода назад я возилась с мужчинами. Теперь некогда, да и не охота. Днем работаешь, ночью работаешь. Какие тут могут быть мужчины! Я рада, когда есть пара часов свободных, чтоб выспаться… Да, жизнь чекистов, пожалуй, самая тяжелая. Есть папироска?
Я открыл пачку румынских сигарет. Галя закурила.
— Вот и хорошо. Больше мне ничего и не нужно… Былого не вернешь, а от будущего не убежишь, Коля. Так я и живу.
В столовой все места были заняты и нам пришлось обождать, пока не освободились стулья.
Я сел рядом с Галей. Передо мной на стене надпись — «Добьем фашистского зверя в его же собственной берлоге».
Галя ела мало. Знакомые офицеры здоровались с нею, но она делала вид, что не замечает их.
— Пойдем, что ли?
— Посидите еще немного, отдохните.
— Отдохнем у меня в комнате.
Я пошел за Галей. По дороге она не сказала ни слова, только у себя в комнате заговорила.
— Вот мы и пришли. Садитесь.
Я посмотрел на засохшую кровь на полу, потом на Галю, потом опять на кровь.
— Вы, Галя, пережили какую-то страшную трагедию?
— Это что за интимности?
— Нет, это не интимности. Вы…
— Суворов! Приведи поляка.
Галя тщательно избегала разговора о прошлом. Я твердо решил, что она пропала безвозвратно, а потому не стоит с ней и разговаривать об этом. У Гали — чекистская карьера до самой последней минуты, когда она или сойдет с ума, или будет расстреляна, как преступница, совершившая сотни убийств.
Суворов привел поляка.
Началось продолжение кровавого кошмара, прерванного ужином.
В четыре часа утра дежурные вынесли умирающего поляка, а Галя, не раздеваясь, свалилась на койку и закрыла глаза.
Я с трудом доплелся к себе и, тоже не раздеваясь, лег и быстро уснул.
Вчера капитан Потапов долго разговаривал со мною на разные политические темы.
Он согласен с тем, что жизнь в западно-европейских государствах и в Америке лучше, чем в Советском Союзе.
— Тем не менее, будущее принадлежит нам. Экономический процесс неуклонно идет к социализму и коммунизму.
Капитан уверен в этом. Я — ничуть. Меня интересуют не экономические процессы, а те «специалисты» по вопросам русских эмигрантских организаций, о которых я только слышал, но о которых у меня до сих пор нет никаких конкретных сведений.
Я перевел разговор на русскую эмиграцию. Капитан охотно поделился со мной своими взглядами относительно эмигрантов.
— Впрочем, я мало знаю о русских эмигрантских организациях. Другое дело, майор Надворный. Он специализируется по НТСНП.
— Это тот, у которого в Ужгороде невеста?