Майор Гречин направил меня к капитану Шварцу в четвертый отдел. В здании суда, на втором этаже, в небольшой комнате, за письменным столом сидел капитан Шварц.
— Садитесь, товарищ переводчик, — обратился ко мне капитан Шварц. — Дежурный! — крикнул он, — приведи ко мне словака.
Капитан Шварц весьма похож на мясника: грузная фигура, толстое лицо, усталые глаза, грубый бас.
В руках Шварца — резиновая нагайка.
Дежурный открыл дверь и впихнул человекоподобное существо. Это был «словак» — лет 16-ти, грязный, худой, с безжизненными глазами, в лохмотьях и дырявых сапогах. От него несло неприятной смесью пота и грязи. Словак, заметив грозный вид капитана, начал дрожать.
— Садись.
Словак, дрожа всем телом, сел на стул и опустил голову.
Нет таких писателей в мире, которые, хотя с приблизительной точностью, могли передать словами то, что я видел во время этого допроса.
Капитан бил этого несчастного юношу с таким остервенением, словно хотел убить его.
Словак побледнел, посинел и свернулся в комок, поминутно вздрагивая всем телом.
Вдруг он бросился на колени перед капитаном и со слезами на глазах начал просить пощады.
Я многое видел в жизни, побывав в шести гестаповских тюрьмах, но такого унижения человека перед человеком, как это было в комнате у капитана Шварца, ни разу не довелось мне видеть: словак целовал сапоги у капитана, умолял, плакал.
Но на лице капитана не было ни тени сострадания.
— Встань, мать твою так… и отвечай мне на вопросы, — ревел Шварц. — Я тебя, сукина сына, проучу, ты у меня…
Словак все еще не вставал. Он не терял надежды умилостивить капитана. Новые удары нагайкой и сапогами — и словак очнулся. Он с трудом поднялся и сел на стул.
«Сумасшедший», — подумал я. Безумные глаза словака блуждали по комнате, но он ничего не видел.
— Пить… — простонал он и свалился со стула, потеряв сознание.
Шварц позвал дежурного и приказал убрать словака.
— Черт с ним! Все, что знал, уже сказал. Завтра расстреляем.
При последнем слове капитан Шварц вяло зевнул.
Я поспешил уйти. Мольбы словака глубоко потрясли меня.
Хорошо, что я не в следственном отделе.
Господи, помоги мне перенести все ужасы человеческого мракобесия! Дай мне силы устоять в этом омуте смерти не запятнанным кровью!
Управление контрразведки СМЕРШ делится на пять отделов.
Первый отдел непосредственно прикреплен к фронту. Главная задача его — зорко следить за политическим состоянием Красной армии. Нет такой роты, в которой не было бы смершевцев или их агентов. Первый отдел, как огромный паук, окутал весь Четвертый Украинский фронт сетью агентов, доносов и недоверия.
Грабить и убивать гражданское население красноармейцам разрешается. Истеричный Эренбург открыто натравливает на него Красную армию. До тошноты противно читать его статьи, где ничего, кроме «убей» и «убей», — не увидишь.
Но попробуй кто-нибудь из бойцов или офицеров Красной армии сказать хотя слово против советского правительства, компартии или коммунизма, — в тот же день смершевцы его уберут, как «заразного больного».
Второй отдел Управления называется оперативным. Начальник — подполковник Шабалин, заместитель — подполковник Душник.
Лишь только Красная армия займет какой-нибудь город или местечко, смершевцы налетают туда оперативными группами.
Они арестовывают всех организованных противников советской системы. Под этим понятием разумеются все видные члены всех отрицающих коммунизм партий. Здесь и венгерская «Нилош Парт», и словацкая Глинкова Гарда, и немецкая национал-социалистская партия, и польская «Армия Крайова».
Арестовывают смершевцы и актив всех демократических партий.
Не доверяют они и заграничным коммунистическим партиям.
Непримиримые враги смершевцев — русские эмигранты. С ними у смершевцев старые счеты.
Я хорошо знаю настроения русской эмиграции. Большинство эмигрантов относилось в последнее время благосклонно к Советскому Союзу. «Сталин спас Россию», — говорили эти слабые духом.
Они не знают, что их ожидает. Десятки тысяч смершевцев, как коршуны, налетят на эту смирившуюся эмиграцию и разгромят ее до основания.
Верные хранители советской системы — смершевцы — не знают ни милости, ни пощады. Можно тысячу раз раскаяться самым искренним образом — смерть неизбежна. Это принцип смершевцев. Они не в состоянии поверить человеку.
Каждый, на ком лежит тень подозрения, кто уже раз провинился перед Советским Союзом, — должен умереть.
Русские эмигранты, примирившиеся со Сталиным, тоже узнают это, но, увы, узнают поздно. Где-нибудь в Колымских лагерях не один из них проклянет тот день, когда его мать на свет родила.
Третий отдел управления — секретный, держит непосредственную связь с Главным Управлением контрразведки СМЕРШ, находящимся постоянно в Москве.
Днем и ночью летят строго секретные сообщения генерал-полковнику тов. Абакумову, начальнику Главного Управления.
Представляю, какое это гигантское учреждение. В него стекаются все сведения от всех управлений фронтов, от управлений при военных округах и от заграничных центров шпионажа дальнего расстояния.
Оно дает координирующие указания управлениям фронтов, управлениям при военных округах и заграничным центрам шпионажа дальнего расстояния.
В один прекрасный день может прийти из Москвы список, в котором будет и моя фамилия. Что скажет генерал Ковальчук, наш начальник? Что будет со мной? Ерунда, — чему быть, того не миновать. Лучше об этом не думать.
Однако, учреждение Абакумова — что-то неслыханное. Оно окутало весь мир. Сколько интересных данных там сосредоточено! Вот куда бы мне следовало попасть. Если рисковать, — так не зря!
Четвертый отдел нашего Управления — следственный. В нем выжимают из людей «последние соки».
Майор Гречин говорит, что в некоторых случаях допрашивают человека до трех месяцев.
Смершевцы довели мастерство допросов до предельной возможности. Мне часто приходилось слышать такую мысль: «нет человека, который, будучи виновным и располагая ценными сведениями, не сознался бы в своей вине и не сообщил эти данные».
Еще бы! Если допрашивать человека подряд три месяца и днем и ночью, притом избивать его самым беспощадным образом, — не устоит.
Пятый отдел — прокуратура или, иными словами, знаменитые «тройки воентрибунала». На основании материалов из четвертого отдела, военные трибуналы выносят приговоры.
О том, какими принципами руководствуются «судьи», пока не знаю. Думаю, что в скором времени узнаю от Мефодия.
Отдел кадров — начальник его подполковник Горышев — следит за самими смершевцами.
Финансовый отдел выплачивает жалованье. Я получаю 1 500 рублей в месяц (кроме продовольствия, обмундирования, папирос и всего прочего).
Пока мне смершевцы верят и охотно посвящают во все отрасли работы.
Капитан Шибайлов пригласил меня на собрание партийной ячейки. Пойду непременно. Нужно выяснить очень многое.
Кошицы. Здание суда. Работаю в оперативной группе майора Попова. Работы очень много. Капитан Шибайлов «громит» чиновников кошицкой почты. Ему нужно выявить всех, кому приходили секретные телеграммы.
Для верности капитан обзавелся «агентурой», т. е. людьми, которые, под угрозой строжайших взысканий, должны доносить ему о всех чиновниках, во время господства Венгрии выступавших активно против Советского Союза. В Кошицах находился когда-то венгерский 8-ой годтешт (штаб 8-й Армии), отдел кеймелгаритов имел здесь свои специальные школы. Оперативная группа майора Попова пришла на помощь отделу Армейской контрразведки, чтобы сообща выловить всех «венгерских шпионов».
Днем и ночью в здании суда кипит «работа». По коридорам стоят часовые. В комнатах идут допросы сотен людей. Плач, крики, стоны, мольбы, словом, — невиданная мясорубка.