— Хорошо! Я согласен с вашим предложением.
Капитан ликовал. Затея удалась.
— Но ради этого не стоило мучить меня голодом.
— Так-то оно вернее…
Судьба явно начинает вмешиваться в мои дела. Это мне не нравится. Армия — не поле моей деятельности. У меня иного рода задание. Нужно связаться с В. и принять конкретное решение. Я мог бы «потеряться», но и это не выход из положения. Мне нужно быть, с точки зрения большевиков, незапятнанным и надежным человеком.
Прохожу курс военной подготовки в запасном полку в Сваляве. Чувствую себя неважно. В пять часов подъем, потом все остальное. Самое тяжелое — это учеба в поле. Везде холодная грязь. Развертывание, ползание на животе, стрельба из винтовки, бросание гранат — «удовольствие ниже среднего», как говорит сержант Ленька. Одели меня — насмех! Ботинки — на медвежью лапу. Фуфайка — на богатыря былинных времен. Точно такая же шинель. Впрочем, у шинели моей есть одно нехорошее свойство — кусаться. Нельзя повернуть голову, просто режет.
Ленька — бравый сержант. Он задает тон всей роте. Ругается после каждого слова. Я уверен, если бы ему пришлось когда-нибудь разговаривать со Сталиным, то говорил бы он, примерно, так: «Товарищ Сталин, мать твою растак! Я жизнь готов отдать за Советскую родину, мать ее трижды поперек».
У Леньки сапоги подвернутые, шапка на затылке. Это модно в Красной армии.
Со мной Ленька разговаривает вежливо. «Ты заграничный инженер. Понимать толк в жизни», — такими словами он всегда начинает наш разговор.
Роту, в которой я числюсь, он называет «сбродной». В ней 40 русинов, 10 венгров, 5 галичан, остальные русские и украинцы. Ленька не любит говорить на политические темы. Вчера посоветовал и мне раз навсегда бросить это дело, не то… «у нас строго на этот счет. Донесут — мать родную больше никогда не увидишь». Он, конечно, прав. Вместо солдата думает компартия и «мудрый Сталин».
«Великий вождь» учел опыт разложения царской армии. Ему известны все слабые стороны русского солдата. Сеть шпионов, доносы, беспощадная расправа с мудрствующими — все это создано для ограждения красноармейца от возможной пропаганды со стороны враждебных большевикам элементов.
О чем может говорить Ленька в таких условиях? О бабах и о водке. Буйная фантазия доводит его до пределов нахальства и изворотливости.
В бабах он знаток. С какими только он ни имел дела! И со своими медичками, и с польскими шляхтичками, и с гуцулками. Разве всех припомнишь? А сколько их еще будет впереди?
«Берегись, Европа», часто говорит Ленька и плутовато улыбается.
1945
Вчера мы встречали Новый Год. Никаких тостов не было. Шло умопомрачительное пьянство.
Ленька напился до чертиков и всю ночь проспал на дворе. Проснувшись, начал опохмеляться. Это дело затянется у него, по меньшей мере, на два дня.
Мне жутко. Кругом нет ни одного трезвого человека.
Офицеры до сих пор не возвратились из города. Загуляли по-настоящему, с «бабами».
Больше всего меня убивает собственное бездействие. Я не нашел ни одного человека, с которым можно начать серьезные разговоры. На кой черт я только согласился на предложение капитана? В Мукачеве или Ужгороде я мог бы сделать много. Здесь же, в этом царстве пьяных, чего доброго, сам загуляю и пойду с Ленькой баб ловить.
Глупости. Баб ловить я, конечно, не пойду. Но на себя все же сержусь.
Настоящий революционер должен уметь бороться в любых условиях. Я, к сожалению, не настоящий революционер, ибо в данных условиях не нахожу никакой возможности борьбы. Единственно, что я могу делать, это приобретать себе друзей.
В 6 часов вечера наша «сбродная» рота возвратилась в «казармы». Командир приказал не расходиться. «Приехало начальство» — передавали друг другу уставшие люди. Начало смеркаться, а начальство все не появлялось.
Но вот, во двор вкатил «виллис».
— Смирно!
Наступило гробовое молчание. Из «виллиса» вышел высокого роста майор. Он медленно подошел к командиру роты и поздоровался с ним.
Я позавидовал майору. Настоящий боевой офицер. Выправка, походка, движения — все говорило в его пользу.
— Кто из вас владеет иностранными языками — три шага вперед, шагом марш!
Большая половина роты сделала три шага вперед. Командир роты смутился.
— Нет, нет! Только те, кто хорошо владеют русским языком.
Владеющих и русским и иностранными языками оказалось немного, всего пять человек, в том числе и я. Майор подходил поочередно к каждому из нас и спрашивал национальность, социальное положение родителей, профессию и знания иностранных языков.
Подошла моя очередь. Майор пристально оглядел меня с ног до головы, потом заглянул в глаза и еще раз оглядел. Мне стало противно. Не лошадь же я, чтобы меня так осматривать, хорошо еще, что не заставил рот открыть и показать зубы.
— Какими языками владеете?
— Русским, украинским, венгерским, чешским и немецким. Понимаю по-французски и по-румынски.
— Вы из Закарпатской Украины?
— Есть, товарищ майор, из Закарпатской Украины.
— Кто ваши родители?
— Крестьяне.
— Ваша профессия?
— Инженер.
Майор не сводил с меня пристального взгляда. Красивый человек этот майор. Правильные черты лица, волевой подбородок, тонкие губы, большие умные глаза, высокий лоб. Если бы не этот неприятный холодок в глазах и не эта надменность, — я был бы в восторге от майора. Но почему он подчеркивает всеми своими движениями свое превосходство, — «я, мол, особая статья, не то что вы, простые смертные».
— Так. Этого возьму, — проговорил майор, обращаясь к командиру роты. — Завтра в десять утра приеду за ним.
Ленька недоволен моим уходом. Говорит, превращусь в «штабную крысу». Предлагает распить бутылку водки.
— Кто его знает, увидимся ли еще когда-нибудь?
— Увидимся, Леня! Дорог в жизни не так много, как кажется.
Загадочный майор не выходил у меня из головы. Завтра узнаю и кто он такой, и куда меня увезет. Главное, что кончилась моя учеба и ползание по грязи.
Работа переводчика в армии не может не быть интересной. Попаду в какой-нибудь штаб, познакомлюсь поближе с советскими генералами. Они-то, наверное, думают не о бабах и водке, как Ленька! Их отношение к Сталину, к войне, к советской действительности может играть в будущем решающую роль.
Во вторник 16 января «виллис», в котором мы ехали, остановился у небольшого домика на городской площади.
Я вошел в небольшую комнату и удивился, — полно знакомых: Мефодий, Ева, Соня и другие.
Начались расспросы: откуда, куда, почему?
Оказалось, что никто ничего не знает.
Через два часа майор вызвал меня в соседнюю комнату.
— Садитесь и пишите свою автобиографию.
Я коротко изложил на бумаге, где и когда я родился, где и когда учился. Не забыл приписать о своем участии в партизанском движении.
Майору не понравилась моя лаконичностей он заставил меня писать еще раз, более подробно.
— Кто ваши родители, братья, куда вы ездили, с кем из ваших карпатских политиков встречались, в какой партии числились или косвенно принимали участие?
Я и раньше догадывался, что попал в серьезное учреждение. Чрезвычайное же любопытство майора окончательно убедило меня в этом. Не что иное, как НКВД.
Вторая моя биография успокоила майора. Он развернул перед собой специальную карту генерального штаба и, отыскав село, в котором я родился, заставил меня перечислить все соседние села. Убедившись, что не обманываю, он подал мне какую-то бумагу с венгерским текстом.
В бумаге говорилось: «Я, житель села Росвигова, подтверждаю, что у коммуниста Варги каждую среду и субботу происходят собрания…».
— Эта бумага из Кеймелгаритов, — проговорил майор. При этом он посмотрел на меня так пристально, словно хотел проникнуть в сокровеннейшие уголки моей души. — Доносчик был расстрелян…