Были какие-то особенности в дисциплине и поведении слушателей на курсе?
Дисциплина была железной, языки мы сильно «не распускали» и в откровенные разговоры или в обсуждение обстановки на фронте вступали только со своими верными товарищами.
Как кормили во время обучения?
Нормально кормили. Это же была Высшая школа со своими нормами и источниками снабжения, а не запасной полк где-нибудь в Чебаркуле, где «маршевики» с голоду «ноги протягивали». По праздникам выдавали 100 граммов наркомовских.
Всем курсантам полагалось табачное довольствие. Я сам лично не курил и свою полученную пайковую махорку отдавал товарищам.
Вы так и продолжали пребывать в курсантском звании во время учебы?
Нет. В январе 1943 года я стал младшим лейтенантом госбезопасности. В 1943 году это специальное звание было приравнено к армейскому званию «старший лейтенант», и я получил погоны с тремя звездочками. В 1945 году я был уже в обычном капитанском звании, поскольку специальные звания для офицеров ГБ были отменены.
Непосредственно во время обучения курсанты привлекались в качестве стажеров к работе с агентурой или для «фильтрации» в тыловых или фронтовых управлениях ГБ?
Лишний вопрос. Отвечу одним предложением. Командировки были и в сторону тыла, и к фронту, наша учеба шла с перерывами.
Когда спецгруппы ушли на фронт?
Летом 1943 года. В один из дней мы получили приказ собраться без вещей, оставив все личное имущество. Нас посадили на поезд и отправили на Гжатск. Здесь началась работа «по профилю», фронтовая практика. Дальше работали под Смоленском, дислоцируясь в местечке Кузнецово, а в сентябре перебрались в только что освобожденный Смоленск. Город был полностью разрушен, среди нескольких уцелевших городских зданий была старая тюрьма, использовавшаяся до войны НКВД, а в войну — смоленским гестапо. В тюрьме нас и разместили. Там, в Смоленске, произошел один трагический эпизод. На пятый день после взятия Смоленска на воздух взлетела железнодорожная станция, немцы оставили в здании вокзала мины, заряды замедленного действия, и от взрывов этих мин погибло свыше трехсот наших солдат и офицеров.
А какая задача стояла перед территориальными спецгруппами на белорусском направлении? Кроме работы с уже захваченными в плен немецкими пособниками, прислужниками и прочими «подозрительными элементами»?
После Смоленска «литовской» спецгруппе поручались задания следующего рода — пройти в немецкий тыл и еще до прихода наших войск из указанного командованием населенного пункта «поймать, украсть, изъять, захватить, пленить (или просто ликвидировать)», как хотите это назовите, одним словом, доставить для суда трибунала карательную верхушку местного немецкого управления — начальника полиции, немецкого районного коменданта, командиров полицейских карательных подразделений и прочую нечисть. В определенном смысле это были политические акции — не дать уйти от справедливого возмездия палачам и предателям и показать всему народу, что расплата за измену и злодеяния неминуема. Несколько раз такие задания выполнялись во взаимодействии с местными партизанами, от них мы получали информацию о точном нахождении «наших клиентов» в конкретном населенном пункте.
Такие операции были проведены в Хиславичах, Любавичах и еще в нескольких местах.
Кроме того, помимо спецопераций в немецком тылу наши группы двигались непосредственно за наступающими войсками, вылавливая предателей, не успевших убежать с немцами на запад.
Подробности проведения подобных захватов можно услышать?
Например, операция в местечке Любавичи. С помощью партизан и местных жителей мы там удачно взяли всю «тройку» — всех главарей оккупационной власти: немецкого коменданта, бургомистра и начальника местной полиции. Через два дня наши войска прошли Любавичи, и мы сообщили своему начальству об успешном завершении операции. Нам приказали остаться в местечке. А потом туда прибыл военно-полевой трибунал, во главе которого был латыш по фамилии Якоби. На базарной площади состоялся суд. Местные жители давали свидетельские показания на захваченных предателей, и особенно они ненавидели местного полицейского начальника Жарыхина. Это был настоящий палач и садист. Свидетели говорили, как он расстреливал евреев, как зверски насиловал женщин, а потом убивал и их, как выискивал скрывающихся советских активистов, «окруженцев» и евреев, а потом, избивая на ходу, гнал их ко рвам, где безжалостно добивал. Рассказали, как Жарыхин руководил карательными операциями против партизан. На заседании суда я был переводчиком при допросе двух немцев. Они, немцы, все время повторяли, что только выполняли приказы Гитлера.