И после допроса свидетелей и обвиняемых в тот же день, вечером, было оглашено обвинительное заключение и решение трибунала. Приговор был таков: смертная казнь через повешение. На закате солдаты из «трибунальского» спецвзвода быстро тут же соорудили виселицы для трех приговоренных. Подъехала открытая грузовая «трехтонка», предателей поставили на открытый помост машины, и, когда на шеи этих преступников надели петли, грузовик стал медленно отъезжать. И тут случилось неожиданное. Жарыхин был тяжелым, грузным мужиком, веревка его не выдержала и порвалась, он упал живым на землю. Председатель трибунала Якоби невнятно объявил, что по закону вторично вешать нельзя и полицай будет отправлен на 25 лет отсидки в Сибирь, в лагеря, мол, такие существуют правила. Но простой народ эти правила признавать не хотел, местные жители моментально оттолкнули нас в стороны и толпой набросились на Жарыхина. Мы не успели оглянуться, как начальник полиции уже снова висел на веревке. На сей раз веревка оказалась крепкой, а воля народа — еще крепче.
А как «брали» упомянутых ранее вами одиннадцать немецких «языков»-офицеров?
По-разному брали… В октябре 1943 года мы прошли дополнительный короткий курс обучения (при фронтовом УКР «Смерш») для захвата «языков». В принципе, это дело мы уже неплохо знали во время учебы в «Вышке». Наши разведгруппы «работали» на 1-й Прибалтийский фронт, к которому нас прикрепили в плане административного подчинения. Мы считались очень подготовленными людьми и шансов взять «языка» имели намного больше, чем обычная дивизионная разведка или группа армейского подчинения.
В немецкий тыл шли в немецкой форме, действовали из ночных засад. В мое отделение входили 12 офицеров-«литовцев»: Стасис Скокаускас, Гилелис Блохас, Иван Антоновас и другие ребята. Что очень важно — моя группа потерь не имела. В апреле 1944 года нашу «литовскую» спецгруппу отправили на отдых, больше мы за «языками» не ходили.
А как вели себя взятые в плен вашей группой немецкие военнослужащие?
Тихо, как амбарные мыши. Сами представьте, попадает в плен немец, взрослый человек, офицер, который оказывается в своем тылу в окружении дюжины русских разведчиков. И офицер прекрасно понимает, что при любом раскладе, даже если разведгруппу засекут и обложат со всех сторон, лично его разведчики всегда успеют убить, еще до того как «товарищи из вермахта» придут к офицеру на выручку. И соответственно, напуганные немцы беспрекословно выполняли наши указания, Александра Матросова среди них не нашлось. Кстати, допрашивать этих пленных, «потрошить» их в немецком тылу нам не разрешалось. Мы даже боялись брать с них трофеи. Вот, видите, храню на память бинокль с одного немецкого полковника, но помню, что даже тогда переживал, а вдруг этот пленный полковник на допросе в штабе фронта на меня пожалуется, мол, «раздели» его разведчики.
С каким оружием спецгруппы ходили в тыл врага?
Автоматы, гранаты, ножи, пистолеты. Я почему-то таскал с собой всегда два пистолета, да еще «игрушечный» маленький «вальтер», кажется, он назывался № 1, с белыми инкрустированными «щечками» на рукоятке.
Как награждали вас и офицеров вашей группы за успешные разведпоиски?
После каждого удачно выполненного задания нас «награждали» спиртом и американскими консервами, без ограничения. Про боевые награды речь не шла, считалось, что мы — это так — «по своей инициативе просто тренируемся». Войну я закончил с орденом ОВ I степени и медалью «За отвагу». В 1946 году выяснилось, что за взятых «языков» сорок третьего года меня разыскивает еще один орден Отечественной войны II степени, который мне вручили только в 1947 году.
А если обойтись без лишней скромности? Я буквально на днях беседовал с одной женщиной, бывшей кадровой оперативной работницей МГБ Литвы в сороковых годах. Она рассказала, что вас представляли к званию Героя Советского Союза в 1945 году. А эта женщина очень хорошо знает, что говорит.
Я видел в Управлении отдела кадров МГБ СССР архивное «литерное» дело, и там была копия представления к званию Героя в 1945 году.