Анатолий Терещенко
Смерш и судьба
Смершу 80 лет.
Павшим и живым героям посвящаю…
Знак * в названиях организаций[1]
Предисловие
Судьба не предопределение, судьба — это результат.
После окончания службы мне довелось написать несколько книг о своих глубоко уважаемых старших коллегах, товарищах и друзьях из военной контрразведки, прошедших Великую Отечественную войну, в том числе в рядах легендарного Смерша. Это они громили хваленые легионы нацистских спецслужб, успокоенных в своей безнаказанности до 1941 года.
Удары советской военной контрразведки всю войну ощущали подразделения главного управления имперской безопасности (РСХА) и органы военной разведки и контрразведки нацистской Германии — Абвера, прошедшего через исторические пласты еще Германской империи и Веймарской республики.
Автора этого повествования с коллегами из Смерша свела совместная служба в 60, 70-х и 80-х годах прошлого столетия, к сожалению, ошельмованных в период правления Никиты Хрущева. Он так боролся с культом личности Сталина, что брызги уничижения полетели и на некоторых заслуженных полководцев, не говоря уже о военных разведчиках и контрразведчиках, в том числе и на сотрудников периода существования Смерша.
«Принижать заслуги Главного управления контрразведки (ГУКР) Смерш — несерьезно», — говорил гуру КГБ и ГРУ, генерал армии, Герой Советского Союза Петр Иванович Ивашутин. Думаю, что этого не позволит себе ни один контрразведчик военного времени. ГУКР Смерш сыграло огромную роль в войне. Армия без контрразведки беззащитна.
А еще к написанию этой книги отца и деда подтолкнули дети и внуки, пожелавшие пройтись дорогами человека из XX века, родившегося накануне войны и доживающего дни, месяцы, а может каких-то пару лет — все зависит от прихоти Всевышнего, состояния здоровья или барышни-судьбы.
Судьба, как утверждают философы, это прежде всего совокупность всех событий и обстоятельств, которые предопределены и влияют на бытие не только отдельного человека, но и народа в целом. Вместе с тем, многие задаются вопросом, а существует ли она вообще в рамках таких понятий как участь, доля, жизненный путь? Отвечают на него по-разному. Одни отрицают ее существование, другие утверждают: она все-таки имеет право на признание.
Как говорил немецкий публицист и критик Карл Людвиг Берне, на мировой сцене судьба — суфлер, спокойно и тихо прочитывающий произведение. Она делает это без кривляний и декламаций, не заботясь о том, комедия это или трагедия. Люди сами доставляют сюда трепетание, крики, смех и все прочее.
Итак, кому суждено быть повешенным, не утонет. Жизнь — лицедейство или драма. Бог одних людей избирает, а других карает. В детстве и юности каждый человек — инкогнито. Он может оказаться впоследствии героем или пустым «бамбуком». Весь наш жизненный путь усеян обломками того, чем мы начинали быть и какими стали.
Даниил Гранин по этому поводу сказал, что у каждого человека есть несколько несбывшихся биографий, набор случайно несостоявшихся судеб. Ведь бывает так, что родившийся в рубашке так и остается в дальнейшем без штанов. И тут включается тот рычаг, который называется труд. Именно он делает наши заботы незаметными и прививает надежду.
Именно он подливает масло в лампу жизни. Труд — это отец удовольствия и наслаждения, поэтому к нему прислушиваются и его уважают.
Русский писатель Всеволод Михайлович Гаршин писал, что в пустой и бесцельной толчее, которую мы все называем жизнью, есть только одно истинное безотносительное счастье: удовлетворение работника, когда он, погруженный в свой труд, забывает все мелочи жизни и потом, окончив его, может сказать себе с гордостью: «Да, сегодня я создал благое». Вот и получается, что судьба человека не предопределение, судьба — это результат того, что человек-творец сделал полезное для себя, семьи, коллектива и, наконец, Родины.
Но для этого нужно трудолюбие — способность завершить избранное дело, подталкиваемая добровольной терпеливостью и безупречной способностью к труду. Как говорят две русские пословицы, «за что возьмешься с трудолюбием, все заблестит» и «кто любит труд, того люди чтут».
В СССР, мягко говоря, не приветствовалось изучение ветвей «генеалогического древа». Схематическое представление родовых связей заканчивалось родителями. В первые дни революции и в период Гражданской войны приветствовались пролетарские корни. Далеких пращуров люди, попавшие в круговерть бурных событий, не искали, можно было нарваться на мины родственников из социально чуждой среды.