– Мои взгляды основываются на поступивших донесениях, рейхсфюрер, а также на мнении компетентных людей. Кроме того, русские вожди, по-видимому, гораздо лучше знают свой народ, чем мы, введенные в заблуждение собственной пропагандой о русском «недочеловеке».
Гиммлер вспыхнул, вскочил на ноги и нервно несколько раз прошелся по кабинету. Шелленберг тоже тут же встал и вытянулся в струнку.
– Смотрите, как бы Сталин не наградил вас медалью! – крикнул, не сдержавшись, Гиммлер. – Я гарантирую вам серьезные неприятности, Шелленберг, если вы будете продолжать отстаивать такие свои взгляды. Идите и крепко подумайте, хотите ли вы и дальше служить фюреру. А нагоняй по партийной линии я вам обещаю.
Шелленберг щелкнул каблуками, кивнул головой, выбросил руку вперед в нацистском приветствии и вышел.
3
29 мая 1942 года.
Подо Ржевом шли упорные бои. Ржевско-Вяземский выступ в обороне немецких войск, образовавшийся в ходе наступления советских войск в январе – апреле 1942 г. на западном направлении на 160 км в глубину и на 200 км по фронту, врезался в немецкие позиции. Именно этот мозоль и мешал гитлеровцам сделать новый рывок на Москву. Здесь было сосредоточено до двух третей войск группы армий «Центр». И немецкие войска прилагали все усилия для того, чтобы выровнять линию фронта, но Красная Армия уперлась. Советские войска воевали тогда с искренним самопожертвованием.
Короткая передышка между боями. Вдалеке слышны раскаты взрывов и короткие перестукивания пулеметчиков. В небе кружились самолеты. В расположение 1196-го полка 369-й стрелковой дивизии, удерживающего свои позиции, прибыло пополнение – несколько бойцов и сержантов пришло в изрядно поредевшую роту капитана Ускова. Сам капитан крепко пожал руку каждому прибывшему. В завершение сказал:
– Располагайтесь, товарищи, в землянках. Получите оружие и знакомьтесь с личным составом роты, с вашими новыми товарищами. Имейте в виду – много времени у вас не будет. Не сегодня завтра фашисты снова пойдут на наши позиции.
Новички разошлись. «Старики» сначала с недоверием отнеслись к ним, затем стали по одному приглашать в свои землянки. Некоторые собрались в круг и травили анекдоты и веселые истории. Кто-то отдыхал, лежа прямо на земле, на дне окопа, вытянув ноги и подложив под голову вещмешок. Дремал на дне окопа и сержант Таврин. Ему предстояло в ночь идти в разведку с группой бойцов. Он считался одним из лучших разведчиков в полку. Вновь прибывший сержант, пробираясь к назначенной ему землянке, не заметил лежавшего Таврина и наступил ему на ногу. Тот ойкнул и поднял голову.
– Извини, земляк, не заметил тебя, – сержант похлопал Таврина по плечу.
Взгляды их пересеклись, и оба вздрогнули. Они, кажется, узнали друг друга. Впрочем, Таврин быстро взял себя в руки и, отворачиваясь от сержанта, стал устраиваться на боку.
– Мне в ночь идти в разведку, понимаешь, – позевывая, произнес Таврин. – Вот и решил прикорнуть, пока тихо.
– И это правильно. Еще раз извини.
Сержант, переступив через Таврина, в задумчивости пошел к своей землянке. Но перед входом в нее остановился, почесывая затылок. Постояв немного, обернулся, пытаясь всмотреться в лежавшего на земле Таврина. Однако тот скрылся из его поля зрения. Сержант повертел головой: Таврин, словно видение какое, куда-то исчез.
– О чем задумался, сержант? – Старшина роты Кузьменко тихо подошел к сержанту сзади. – Много думать вредно, обеда не достанется.
Старшина толкнул сержанта в бок, протягивая тому котелок с дымящейся кашей.
– Спасибо, старшина, – сержант взял котелок, но глазами продолжал шарить по позиции. – Я и правда давно не ел.
Доев кашу, сержант направился к полевой кухне за кипятком и рядом с котлом снова увидел Таврина. Тот стоял к нему боком и, пожалуй, не видел его, поскольку доедал кашу и одновременно беседовал с кем-то из бойцов. И тут перед сержантом всплыли картины десятилетней давности.
Чирков жил в Саратове и работал инженером в саратовском Стройтресте. И вдруг всех служащих треста срочно созвали на собрание – на повестке дня был один-единственный вопрос: обсуждение и осуждение поступка бухгалтера Саратовского Стройтреста Петра Ивановича Шило, растратившего 1300 рублей государственных денег. Вот тогда Чирков впервые и увидел самого Шило, никогда прежде с ним не пересекавшегося. Шило ему тогда показался жалким, до конца униженным общественным собранием человеком. Он плакал, юлил, клялся вернуть эти деньги.
– Куда же вы потратили такую сумму? – строго спросил секретарь парткома Стройтреста.