Но Дагни… Дагни молода, у нее еще вся жизнь впереди. Во всяком случае есть надежда, надежда на настоящие отношения с людьми. Подлинные и правдивые. Снова подумалось о своем, о связи с Лаллой Кобру. Многое между ними было неподдельным. Ах, если бы она хоть на минутку всерьез задумалась, насколько он был чувствителен, щепетилен, насколько он был опасно «остроумным», как говорили о нем. Он знал, однако, доподлинно ее мысли, в горестные минуты подавленности он знал…
Этот доктор Врангель, сухой бесчувственный человек, нет, нет, он не пара Дагни.
Она сейчас больна, несчастное дитя. Сама не поверит позже в то, что произошло…
Воля, безусловно, помогает выдержать испытания, суровость жизни, кроме того у каждого человека есть свои личные качества, помогающие ему не пасовать, держаться на высоте. Но несколько часов, проведенных в одиночестве, в огорчении способны вывести любого человека из равновесия и подорвать в нем опору жизненной воли и энергии. По мере того как угасал день, в нем росло ощущение несчастья и отчаяния.
Его отношения с Лаллой Кобру. Начало было блестящим. Но безоблачное счастье длилось недолго. Первое время она полностью была с ним. Он заметил по многим мелочам, что она боялась изменчивости в своих чувствах, в первый месяц она воистину была непритворна в своем счастье. Да, у него было даже такое ощущение, что ее чувство к нему представляло для нее неизмеримую ценность, что оно усмиряло ее, устраняло надрывы в ее характере. Она старалась быть такой, как он. И она не притворялась, не играла.
Они были очень откровенными между собой. Он считал, он предполагал, что для молодой женщины трудно быть любовницей старого мужчины. Но несмотря на это, он не желал молодиться, не хотел стать посмешищем и начать носить, к примеру, светлые гамаши и разноцветные галстуки. И она с большим пониманием отнеслась к этому и не предъявляла к нему требований, вела себя очень, очень благородно.
Но… но наступил момент, когда она как бы не в силах была вынести дольше. В последнее время, когда они еще были счастливы, на нее вдруг напала необузданная страсть, неистовое вожделение, так что ему пришлось собрать все свои силы, чтобы удовлетворить ее желание. Потом тот вечер, его ожидание, ее позднее возвращение с вечеринки у Дебрица.
С тех пор и пошло. Она как бы сама не своя стала. Он увидел снова этот образ, возникший у него в то утро, когда он покупал для нее цветы, когда он написал на визитной карточке стихи. Образ оказался весьма и весьма верным. Он понял ее тогда и принял такой, какой она была, невзирая на ущербность ее характера.
Но в ней было человеческое благородство, почти сказочный талант понимания другого. Даже не талант, а настоящее искусство, которым она виртуозно владела. Известно, что самый никчемный из художников способен рассуждать о самых сокровенных вещах, стоишь только и удивляешься: неужели он понимает? Так точно было с ней. Она превзошла саму себя. Но, кажется, в искусстве есть закон, согласно которому самые большие творения не просто достаются человеку, он платит за них дорогой ценой. Нужно достигнуть высот, прежде чем закон начнет действовать, но он есть, всегда пребывает. Он не думал, разумеется, что плата, которая должна быть, может быть заменена буржуазной добродетелью. Нет, плата должна быть, в той или иной форме, и золотая, неподдельная.
Есть ли что отвратительней на этом свете, нежели любить человека и не уважать его в одно и то же время?
Судить другого легко, но имел ли он право на критику? Не сама ли природа руководила ее поступками, определяла что и как. Он — стар, она — молода.
Он был окончательно сражен. Горькая правда, жестокая истина, неопровержимый факт. Да, так оно и есть. Любовь к ней жгла, полыхала огнем в его мыслях. Гадкие черные летучие мыши ревности вновь завладели им. Накрыли черными крылами, всего, снизу доверху, словно воронье над трупом.
Было ли все ложью, напрасным, ничем, все, что она дала ему? Нет. Она не была ничтожеством, лицемеркой, куклой, как он себе ее представлял. Нет. Все его существо восставало против этого упрощенного образа.
Мучительная, изнуряющая ревность превратилась в кошмар. Пойти немедленно к Лалле? Ворваться в дом? Принудить? Нет.
Когда ему было невмоготу, он имел обыкновение доставать свои любимые картины или открывать ящик письменного стола, где лежали рисунки Домье[19]. Все номера газеты «Шаривари»[20] находились в его владении.
19
Оноре Домье (1808–1879) — французский художник и литограф; за острые сатиры против короля Людвига Филипа сидел в тюрьме. Настоящая известность пришла после смерти; кроме литографий оставил большое количество рисунков, картин, написанных масляными красками, и несколько скульптур.
20
«Шаривари» —