Вот я и устроился в пансионе графини Мелани. Какая она была, вы легко можете себе представить: пойдите как-нибудь утром в Тиргартен, там вы всегда увидите такую даму верхом на лошади. На ней всегда безобразный маленький цилиндр и черная амазонка, изобретатель которой, наверное, был самым непримиримым врагом женщин. Дама всегда очень белокурая, костлявая и тощая типичная немецкая полковая дама. Если случится познакомиться с одной такой дамой, то потом приходится кланяться всем - так они похожи друг на друга. Увидя графиню Мелани, я подумал, что уже имел честь№ но оказалось, что она это лучше знает и что я никогда еще не имел чести№
Ей очень хотелось, чтобы ей давали не более тридцати пять лет, а между тем она уже не менее четверти века прожила в этой стране. Она была богата и могла жить очень хорошо, но жила очень скромно и скверно. Свое хозяйство она вела так же, как вел ее отец, ругаясь с пеонами и скакала верхом. В черном платье и в дамском седле - это было единственное, что соответствовало ее полу. Кагда она делала распоряжения, то можно было подумать, что это командует прусский ротмистр. Она крикнула резко и пронзительно, так что голос ее раздался далеко кругом: "Мари!" Мари пришла, и на этот раз я не ошибся: я узнал ее: это был не кто иной, как барон фон Фридель. На нем была черная амазонка, такая же, как и у графини; он привел двух лошадей и остановился с ними под самым моим окном. Графиня взяла поводья и галантно подставила ему руку. Он поставил ногу на ее руку и вскочил в седло - в дамское, конечно. После этого графиня также вскочила на свою лошадь, и обе амазонки ускакали в лес.
Итак, графиня Мелани была последовательницей Медеи и стокгольмской экстравагантной дамы. Если первая была комедиантом, а вторая - учителем, то она была лейтенантом. И она была тем более мужчиной, так как солдат более мужчина, чем какой-нибудь кандидат или юный герой. И наоборот, барон Фридель стал более женщиной, так как он теперь разгуливал в женском платье и состоял при графине в роли субретки.
В этот день я его не видал больше, но на следующее утро я встретился с ним на веранде. Он сейчас же узнал меня, и я кивнул ему. В то же мгновение он повернулся и убежал. Час спустя он пришел ко мне в мою комнату в мужском костюме.
Вы намерены долго остаться здесь? - спросил он.
Я ответил, что на этот счет у меня нет никаких определенных планов и что я так же спокойно могу уехать сегодня, как и через несколько недель. Тогда он попросил разрешения уехать вместе со мной; он прибавил, что лучше всего было бы уехать сейчас же. Я стал извиняться перед ним и сказал, что совершенно случайно попал сюда и никоим образом не хочу мешать ему в его тускулуме у амазонки. Пусть он спокойно остается на месте, а я уеду один, раз я его стесняю.
Он сказал:
Нет, дело совсем не в этом. Дело в том, что я снова стал другим. Я должен сегодня же уехать во что бы то ни стало. Я не могу оставаться здесь больше ни одной минуты.
После этого мы с полгода не разлучались Мы охотились в Шако. Я охотно сознаюсь, что барон Фридель заткнул меня за пояс и как наездник, и как охотник. У нас было несколько приключений не совсем-то безопасного свойства, все это только от того, что он не оставлял в покое ни одной индейской девушки, которая хоть сколько-нибудь соответствовала европейским требованиям. Одну он несколько дней таскал повсюду, посадив ее перед собой на седло. В Ассунционе, в консульстве, его ожидало приятное известие о том, что его последняя тетка умерал и что он обладатель весьма значительного состояния. Мы отправились вместе в Европу, и я был очень рад, когда он сошел на берег в Булоне. Дело в том, что на пароходе он вел себя самым невероятным образом. Он играл в карты, пил и буянил каждую ночь до тех пор, пока наконец не засыпал в курительной комнате. Что касается пароходного буфета, то в этом отношении его не стесняли и даже шли ему навстресу, но несколько девушек, ехавших в третьем классе, пожаловались капитану на него, так как он слишком нахально приставал к ним. Последствием этого были скандал, сплетни и пересуды. Несмотря на это, он нашел удобный случай соблазнить молодую жену одного купца; и он сделал это так дерзко, так беззастенчиво, что я и теперь еще не могу понять, как этого никто, кроме меня, не заметил. У меня осталось такое впечатление, что будто все это он делал под давлением непреодолимого внутреннего побуждения, из страстного желания постоянно давать доказательства самому себе в своих мужских наклонностях. Должен сознаться, что это ему удавалось как можно лучше.
Это было за год до его смерти. Пуля сразила его в замке Айблинг, куда он удалился сейчас же по своем возвращении в Европу. Там он жил вдали от всякого общества, ведя уединенный образ жизни в полном смысле этого слова: ему прислуживали старые слуги, и, кроме них, он почти никого не видел. Иногда он ездил верхом по буковым лесам, но большую часть времени проводил в библиотеке замка. Все это я знаю от Иосифа Кохфиша, его управляющего, который давал мне на несколько недель заметки своего господина. Я говорю: заметки - потому, что это - единственное слово, которое хоть сколько-нибудь соответствует этому странному писанию. По всей вероятности. У барона вначале было намерение записывать в эту книгу в черном переплете свои мемуары; но вскоре вместо этого он стал вести в ней нечто вроде дневника, однако и дневник через несколько страниц прервался набросками. Стихотворениями и различными наблюдениями. Потом все снова перепутывалось без всякой связи и последовательности. Эта толстая книга отличалась еще одной странностью: записи были сделаны двумя почерками. Начиналась она прямым, уверенным почерком барона - я хорошо знал этот почерк; первые две дюжины страниц были исписаны исключительно им. Потом вдруг на следующей странице появлялся изящный мелкий дамский почерк, и им были написаны страниц двадцать подряд. Далее опять следовал энергичный почерк барона Фриделя, который, однако, вскоре во второй раз сменялся женским почерком. Чем дальше, тем чаще перемешивались эти два почерка; под конец можно было встретить оба почерка в одной и той же фразе. В конце концов я мог установить, что все стихотворения - за исключением двух - а также прекрасный очерк о музыкальном искусстве Л. Фон Гофмана и два подражания Альфреду де-Виньи были написаны исключительно женским почерком. Но наряду с этим следующие произведения были написаны только рукой барона: целый ряд эпизодов из войны с бурами, очень точный критический разбор влияния Гофмана на французов XIX столетия, обширная критика стихотворений Вальтера Уитмана у которого он не оставил в целости ни одного волоска, и, наконец, обстоятельная и подробная статья по поводу шахматной игры, в которой он рекомендовал новый вариант открытия Рюи Лопеца.