10
Мати пила «Earl Gray», ароматизированный бергамотом. Я эти чаи с химическими эссенциями терпеть не могу, да и вообще, учитывая непосредственную близость мощного генератора стрессов, предпочел бы что-нибудь покрепче. Однако пока еще плоскую фляжечку с лекарством я с собой не ношу, а создавать поводы для новых колкостей Мати как-то не хотелось. Так что я спустился в угловую гостиную, залитую светом четырех окон, и чинно уселся за стол, покрытый синей кружевной скатертью. Чай, заваренный без скаредности, густой и душистый, подавался в небольших чашках современного скандинавского дизайна. Предметов в стиле хай-тек в доме вообще было много: стальная минималистская люстра в виде витка спирали, вазы из цветного стекла, кресло-качалка с немыслимым при таком предназначении количеством острых углов и даже выполненная одним зигзагом фанерная скамеечка под ноги. На мой взгляд, для агента-нелегала, работавшего в скандинавских странах, такая приверженность нордическому дизайну была немного подозрительной. Но, наверное, у Мати там было и официальное прикрытие.
Я тупо смотрел в свою чашку, которую хозяйка дома наполняла чаем, думая, как продолжить разговор и надо ли. Однако, подняв глаза, я вдруг встретился с вполне человеческим, открытым, немного насмешливым взглядом. Такое выражение лица у Мати могло бы быть, если бы она в этот момент произносила что-либо вроде: «Ну что, я вас совсем затерроризировала?» Ничего подобного она не произносила, но ошибиться в смысле послания я все равно не мог.
— Теперь можем поговорить? — с расстановкой спросил я.
Это был мой способ сказать: «Ну что, успокоилась?»
Мати кивнула с той же легкой, не обидной насмешкой в глазах:
— Попробуйте мед — местный. Я попозже приготовлю нам настоящую еду.
Тут она не выдержала и расхохоталась.
— Что? У меня в волосах паутина?
На самом деле я прекрасно знал, что было смешного. У меня, вероятно, действительно был вид затерроризированного гостя, не решающегося повернуться и уйти, хлопнув дверью.
Мати только пару раз едва заметным движением отмахнулась рукой, как бы отгоняя послушного бесенка.
— Ничего, ничего. Простите меня.
— Давайте сделаем так, — предложил я, отбрасывая рукой все наше нелепое перетягивание каната. — Вы сейчас расскажете мне все по порядку. Как если бы я был следователем из полиции. Кстати, вы в полицию не обращались?
— Нет! — Мати ложечкой полила мед на крекер и с хрустом откусила. — Нет. Я не хочу привлекать к себе внимание.
— Понятно. Итак?
— Итак! Я поселилась в Вызу уже более десяти лет назад. Да, вскоре после достижения независимости, в девяносто третьем.
Мати говорила как эстонка. В России говорят «после распада Союза».
— Вы тогда и купили этот дом?
В глазах Мати снова промелькнуло раздражение. Похоже, по ее мнению, с ролью полицейского я справься плохо.
— Это не имеет значения, но да. Тогда и купила.
— Это может иметь значение, — мягко, но непреклонно сказал я. — Обстоятельства приобретения дома могли быть такими, что вам, например, надумал отравить жизнь бывший владелец.
Мати повела бровью, принимая справедливость этого замечания.
— Дача принадлежала одному высокому чину из ЦК эстонской компартии, был такой Эльмар Раат. Не знаю, был ли он таким уж убежденным коммунистом, но при новой власти он оказался изгоем. Он переехал из Таллина сюда, окончательно поселился в этой дыре и попытался найти новый смысл жизни. Но не нашел!
Мати дернула плечом: она такой ригидности не понимала.
— Взял и застрелился, прямо в этой комнате, где мы сейчас сидим! Его дети, конечно, жить в этом доме больше не могли. Они сюда со мной даже не приезжали: я смотрела дом с риэлтором. Я-то покойников не боюсь!
— Вы торговались?
— Практически нет. Обычная процедура. В агентстве была назначена одна цена, я предложила меньшую, и мы нашли среднее. Сын хозяина открывал свое дело, и ему срочно нужны были деньги.