— Чем я могу вам помочь? — сказали по-английски с сильным акцентом.
Из глубины палатки вышла женщина небольшого роста. В отличие от окружающего великолепия, ее одежда была очень скромной — простая черная юбка и голубая блузка с отделанным тонкой тесьмой воротником. На шее женщины висела мерная лента, из тугого узла волос торчал карандаш. От уголков глаз у нее разбегались мелкие морщинки, говорившие о том, что большую часть своих пятидесяти с лишним лет жизни она улыбалась. Сейчас она улыбалась нам.
— Вы говорите по-английски? — спросила я.
— Да, конечно, — ответила она. — Вы хотите что-то купить для себя или для своей дочери?
Я посмотрела на красивые платья, которые бы очень понравились Руби.
— Сколько стоит платье для причастия? — поинтересовалась я.
— На какой размер?
— Для шестилетней девочки.
Женщина потянула за серебряную цепочку на шее, и из недр ее декольте появилась связка ключей. Она открыла один из стеклянных шкафов и достала четыре маленьких облака тонкой ткани и лент. Лиф одного из платьев, белого с кремовым отливом, таким насыщенным, что казался почти розовым, был расшит перламутром, а рукава собраны в виде маленьких фонариков. Руби Уайет при виде этого платья будет визжать во всю силу своих легких.
— Вот это, — показала я.
Она посмотрела на ценник, свисавший с рукава, и назвала цену в песо, что, как я с удивлением поняла, равнялось менее, чем сорока долларам.
— Мы берем! — я полезла в сумку за деньгами.
Женщина аккуратно сложила платье в черную коробку, уложив кольца кринолина на самое дно, затем взяла с прилавка пару перчаток и диадему.
— Это прилагается к платью.
— Ух ты! — покачал головой Питер. — Боюсь, Руби сойдет с ума.
— У вас только одна дочь? — спросила женщина.
— И сын, — ответила я.
— Сколько ему лет?
— Около четырех.
— Минутку.
Она вышла из магазинчика, прошла вдоль торгового ряда, скрылась в другой палатке в самом его конце и вскоре вернулась с еще одной черной коробкой. В коробке лежал маленький национальный костюмчик, белый с голубой окантовкой. Сомбреро расшито перламутром, таким же, как на платье.
— Сколько стоит? — спросила я.
— Столько же.
— Мы берем.
Я отдала деньги, и, когда она передавала мне костюм для Исаака, спросила:
— Вас зовут Хуана Акоста?
— Де Суарес, — улыбнулась она.
— Простите?
— Хуана Акоста де Суарес. Моего мужа звали Анхель Суарес. Он умер в прошлом году.
— Мне очень жаль, — сказала я.
Она пожала плечами:
— Он был хорошим человеком, мой Анхель, но у меня нет детей, поэтому я одинока.
— Мне очень жаль.
— Это жизнь, — вздохнула она. — Откуда вы знаете мое имя?
Я набрала в грудь побольше воздуха:
— Я подруга Лили Грин. Вы помните ее? Тридцать назад?
Хуана как раз расправляла рукава на платьях в витринах. Руки ее застыли. Она посмотрела на меня, и лицо ее смягчилось.
— Лили? Лилита? Вы ее знаете?
— Да.
— Это она, да? Кинозвезда? Та, что с белыми волосами?
— Да, это она.
— Я знала, что это Лилита. Не только из-за имени. Она не изменилась с детства. Mi pequenita Лили, ай-ай-ай. Лилита. Как у нее дела? Она меня помнит?
— У нее все хорошо, — сказала я. — Все хорошо.
— Она послала вас сюда, чтобы найти меня?
— Не совсем. О вас я узнала от Эдуардо Кордовы.
— Из полиции? — Ее глаза сузились.
— От отца, не от сына, — уточнила я.
— Почему он назвал вам мое имя?
— Я спросила, кто работал у них в доме. Хуана, мне нужна ваша помощь. Лили может попасть в беду. Я стараюсь выяснить, что произошло с ее матерью, и надеюсь, что это ей поможет.
— Бедняжка. Бедная сеньора Труди, — пробормотала Хуана по-испански.
Когда я упомянула имя Лили, Питер потихоньку пошел к выходу, поняв, что Хуана предпочтет разговаривать со мной наедине. Он поймал мой взгляд и подмигнул мне через плечо. Я кивнула, и он удалился, оставив нас одних.
— Вы были там, когда ее убили? — спросила я.
Она вдохнула полной грудью и оперлась локтями на прилавок.
— Да, я была там.
— Вы знаете, что случилось?
— Сказали, что Лилита играла с пистолетом и застрелила мать.
— Это правда?
Она нахмурилась:
— Вы хотите помочь Лилите, так ведь?
Я кивнула:
— Мы подруги. Пожалуйста, расскажите мне, как все было. Это важно для спасения Лили.
— Это было давно. Много-много лет назад. Тридцать лет!
— Хуана, — мягко проговорила я. — Лили прожила всю жизнь, уверенная, что убила свою мать. Представляете, как тяжело жить с такой мыслью? Как вы думаете, имеет она право знать, кто это сделал на самом деле?
Хуана потерла рукой лоб. Затем коротко кивнула:
— Да.
— Как вы считаете, что случилось в той комнате?
— Я не знаю. Одно я знаю точно: Лилита не убивала сеньору Труди. Она не могла ее убить. Я не верю в это. Я никогда в это не верила.
— Почему?
— Она быть около фонтана, играла с маленьким мальчиком. С Хупе, — она так и произнесла: «Хупе». — Я стирала вещи на крыше, и слышала голоса около воды. Я слышала их прямо перед тем, как раздался выстрел. Я слышала, Хупе спросил: «Ты куда?», и затем раздался выстрел.
Лили тоже помнила, как играла с Хупе у фонтана.
— Вы уверены? Уверены, что она была еще в саду, когда вы услышали выстрел?
— Да, думаю, что это было так. Хупе спросил: «Ты куда?», и через несколько секунд я услышала выстрел. Только одна минута. У нее не было времени зайти в комнату, найти пистолет и убить мать.
Я наклонилась ближе. Все интереснее и интереснее.
— Расскажите все, что вы помните о том дне. Все, даже очень мелкие подробности.
Как я и ожидала, память у Хуаны была не блестящей, тем более, прошло столько лет. Она мало что смогла припомнить о том утре, когда была убита Труди-Энн. Хотя она помнила, как готовила детям завтрак и подавала его в саду. Она принесла еду и ушла стирать, оставив детей одних.
— Вы ушли на крышу?
— Да. Я стирала на крыше. Там есть раковина и веревки, чтобы сушить белье. Я слышала голоса детей, а когда подходила к краю, то видела их.
Хуана стирала простыни и слушала радио. Она была уверена, что среди звуков музыки слышала голоса детей. Когда раздался выстрел, она бросила простыню, которую стирала, и побежала вниз по ступеням. В саду никого не оказалось. Она вбежала в дом, в комнату Труди-Энн.
— Что вы увидели?
Хуана задрожала и прижала руки к груди:
— Хупе плакал в прихожей. Я пробежала мимо него в дверь.
— Подождите. Юпитер был там? Он видел, что произошло?
Юпитер клялся, что не знает, как умерла Труди-Энн. Может, это и правда. Может, он был слишком мал и не помнил этого. Но я сомневалась. Такие воспоминания слишком болезненны, они не забываются… если их не подавить. И знаете что? Я больше не сомневалась.
— Я думаю, Хупе ничего не видел. Он плакал от шума. У него не было времени что-нибудь увидеть.
Возможно.
— Что вы увидели, когда зашли в комнату? — спросила я.
— Лилиту. Она кричала: «Мама, мама!». Ее руки красные. Все в крови.
— Кто еще был там?
— Сеньор Арти.
— Он был в комнате, когда вы вошли?
Она подняла бровь:
— Да.
— Что он делал?
— Он прижимал Лилиту к себе. Она его отталкивала. Пыталась добраться к матери. Но он ее не пускал.
— Вы видели тело?
Теперь Хуана уже плакала, крупные слезы катились по лицу, оставляя полосы на ее макияже. Она вытерла нос рукой.
— Верхняя половина ее тела была на кровати, а ноги на полу. Ее белое платье было все красное здесь, — Хуана показала на грудь. — Очень красное. Ее… Как вы это называете, ночная сорочка? То, в чем спят ночью? Она была очень мокрая от крови, я видела формы ее тела, ее груди, — она судорожно вздохнула, и я испугалась, что ей станет плохо. Но она только резко вздохнула. — Я забрала девочку из комнаты. Я помню, что очень злилась. Ее отец не делал ничего. Ничего.