Я сочла нужным прервать бурный поток излияний.
— Тихо! Вы не виноваты, вас взвинтили обе, Миська и Лялька. А сейчас попрошу отвечать на вопросы.
— Да, конечно, спасибо!
— Гурский был?
— Ясное дело, был. Ведь от того…
— О Яворчике спрашивал?
— Ясное дело. Я ему все…
— И что‑то у вас нашел?
— Ясное дело, я сам ему показал, хотя нашла эту вещь моя мамуля.
— Наверняка в ярко–красной киновари! Головой ручаюсь!
Парень был потрясен моей гениальностью.
— Откуда вы знаете?
— Я разбираюсь в колористике. Ну, показали вы ему это, и что дальше?
И дальше пошло, как в следствии положено.
Петрик совсем успокоился, и мы с Миськой смогли получить ясное и четкое описание всего, что произошло в их доме. У Миськи хватило ума помолчать и не перебивать парня, я же, понятное дело, боялась лишним словечком сбить рассказчика с темы. Наконец он закончил и я, потрясенная, отключила сотовый.
Телевизионное орудие убийства в киноварной шерсти невинной женщины!
Следующим позвонил Островский.
Каким‑то таинственным образом Гурский сумел с ним пообщаться между обнаружением буздыхана и окончанием обыска у пани Петер. И задавал вопросы вполне определенного содержания.
Островский рассказал мне, что провел у себя на работе тоже небольшое расследование, в связи с тем звонком, когда к нам в редакцию якобы звонила Эва Марш, желая дать интервью. Ему так и не удалось докопаться до источника этих слухов.
— Выходит, кто‑то пустил утку? Ведь известно, что Эва не дает интервью, а уж сама навязываться ни за что не будет.
— Вот именно, — подтвердил Островский.
— И вы полагаете, это Яворчик?
— Я расспросил всех, кого мог. Выяснил лишь, что звонивший приписывал инициативу самой Эве Марш, а я в это не верю.
— Так вы считаете, звонил Яворчик? Так и не ответили мне.
Островский фыркнул в трубку.
— Я скорее считаю, звонил Поренч. И считаю, он что‑то задумал, сознательно позвонил — в планах своей акции, но дальше — стоп. У меня получается вообще какая‑то паранойя.
— Не у вас одного, — буркнула я. — Ну ладно, кто звонил — вы выяснить не сумели. А выяснили ли хотя бы, что этому неизвестному ответили в вашей редакции?
— С трудом, буквально выжал. Разумеется, ответили как можно неопределеннее. Что не исключено, возможно, а вообще дать более определенный ответ могу лишь я. Меня же на месте не было, и звонивший ответа не получил.
— И все это вы передали Гурскому?
Да, и еще кое–какие мелочи, потому что он тоже умеет человека прижать к стенке так, что не вздохнешь! Я вспомнил, что у нас телефон спаренный с секретариатом, а там полиция уже знает способы, как вычислить звонившего. Кажется, ему моя идея понравилась.
У меня в голове молнией пронеслось: звонил прохиндей из уличного автомата, и пиши пропало — такого не отловишь.
Повезло Гурскому…
И тут позвонил Гурский.
— Знаю, что поздно, — сухо заявил он, — но решил позвонить. У матери Петра Петера обнаружилось орудие убийства на телестанции, от которого погиб Заморский. Я не подозреваю, повторяю: не подозреваю ни Петра, ни его мать. Я ясно говорю?
Заверила Гурского, что говорит он очень даже ясно. Хотя и мало.
— А вы наверняка успели поговорить со свидетельницей, с той соседкой, для разговора с которой я, по–вашему, не пригоден. Так рассказывайте. Слушаю.
Разумеется, я ему постаралась подробнее пересказать весь разговор с пани Вишневской, хотя он все равно остался недоволен и, по выражению Островского, основательно прижал меня к стенке, допытываясь малейших подробностей. А об остальном говорить отказался, сказал, в другой раз. Что мне оставалось делать? В другой так в другой…
***