— А, вот теперь я все поняла. А на телевидении такие сплетни распускали… Договора не подписала, а гонорар получила… Будь я на ее месте, тоже не побежала бы судиться…
— А почему? — не поняла Лялька.
— Дело спорное, а кроме того, в суде я бы выглядела последней идиоткой. Представляешь, как мне нужна такая реклама!
— Все‑таки реклама… Но погоди, она еще что‑то о нем сказала, теперь я понимаю — о Поренче. А до этого я совсем, можно сказать, утонула в этом словесном потоке, потому что она говорила хаотично и обо всем сразу, немудрено, что и у меня голова пошла кругом. Так вот, она говорила, что он с ее папочкой что‑то такое комбинирует, и вообще, о ее папочке я ничего не поняла, только потом, когда она этого Поренча послала ко всем чертям и не желала его видеть, тот на ее папочку переключился. Кажется, она же их и познакомила в свое время, «в приступе умственного затмения», как она выразилась.
— Да как же она могла!
— Это случилось в самом начале ее знакомства с Поренчем, она еще не разобралась в нем, если не ошибаюсь, просто на улице мать увидела ее с этим Поренчем и чуть ли не силой затащила дочь домой. Вместе с Поренчем. Так он и познакомился с ее папочкой. А тот был тот еще тип!
— Это я как раз знаю, мне их соседка много чего порассказала о ее папочке. На месте Эвы я бы сбежала даже в Австралию, дальше уже некуда Хотя… можно проверить на глобусе.
Мы еще не прикончили бутылки вина, но все равно побежали ко мне в кабинет, где стоял глобус. Чтобы не ошибиться и проверить, что же находится еще дальше Австралии. Лялька предложила мне перерезать глобус проволокой, но я и без проволоки догадалась, что речь могла идти лишь о Новой Зеландии. Ну и прекрасно, климат там получше австралийского. Таким образом, мы наметили будущее Эвы Марш — пусть уезжает в Новую Зеландию!
Я уже разливала по бокалам остаток вина, когда Лялька вдруг вспомнила, что из‑за всей этой сумятицы Эва решила совсем переселиться с улицы Винни–Пуха. А я пожалела, что все‑таки не пронумеровала все темы, которые нам с ней надо успеть обсудить.
— …Ведь она все равно там не жила, — понеслась Лялька опять с бешеной скоростью, — ей, бедняге, приходилось скитаться по разным квартирам, то кго‑то из знакомых уезжал и можно было пожить у него, то жила у хахаля, то просто снимала комнаты за деньги, то возвращалась в свою квартиру, если отец куда‑то выезжал, но ей надоело так скитаться, и она решила где‑нибудь стабилизироваться, чтобы навсегда исчезнуть из поля зрения кровопийцы Поренча…
Я успела вставить — теперь в этом уже нет необходимости.
— А, в самом деле, — спохватилась Лялька, — видишь, все забываю. Значит, ты мне, на всякий случай, назовешь точное время — дни и часы, на которые ей необходимо алиби.
— Ну да, я тебе это уже сама предложила. И лучше бы ты сразу записала. У тебя есть чем писать?
У Ляльки оказалась в сумочке шариковая ручка, бумаги же в моем доме было достаточно. Я откупорила следующую бутылку вина и принялась, без зазрения совести, раскрывать ей тайные сведения, установленные расследованием.
— Начнем с первого трупа. У Вайхенманна, точнее, в его палисаднике обнаружено множество отпечатков пальцев и порядочно следов обуви. Менты догадались, что это следы чьей‑то обуви, потому что все они оказались залиты водой…
— В его палисаднике? — удивилась Лялька. — Это еще почему?
— А он устроил у себя автоматическую поливку, она включалась в определенное время, и в критический день и час самостоятельно включилась как раз перед тем, как был обнаружен его труп. Об этом я узнала не от следователей, а от пана Тадеуша.
— И труп тоже залило? — поинтересовалась Лялька.
— Нет, он лежал на террасе, а вот убийца мог оказаться на траве и не намокнуть, полицейский врач считает, что поливалка включилась примерно через час после убийства Вайхенманна. Выходит, убийца сбежал сухим. Менты в этом первом расследовании зачислили в подозреваемые, во–первых, меня, во–вторых, Вальдемара Кшицкого, ассистента покойника, но Магда Кшицкого оправдывает… Холера! — отвлеклась я. — А есть ли у Кшицкого алиби? Хорошо бы было, потому как я на его стороне, а одной Магды может не хватить…
Лялька сурово перебила меня:
— Вот, теперь ты отвлекаешься. Я не знаю ни Магды, ни Кшицкого, давай диктуй дальше, не сбивай меня, ну что схватилась за мобильник, потом ей позвонишь. Или Кшицкому, все равно.
Я послушно вернулась к Вайхенманну:
— Еще он был на ножах с одним типом, с писателем, но я его на дух не выношу, а он у Вайхенманна еще и в сценаристах ходил. И представляешь, эта скотина Вайхенманн, кроме Коссак–Щуцкой, нацелился еще и на экранизацию Тырманда! Ему, видите ли, тырмандовский «Злой» покоя не давал, а что эта пара нечистых способна была сделать из «Злого» — я и думать не хочу! Надо все же иногда и о собственном здоровье позаботиться. По слухам, на этой почве между Вайхенманном и сценаристом возникли серьезные разногласия, и я лично поставила бы на сценариста, но у полиции могут быть свои соображения. На Тырманда ставить не могу по уважительной причине, все‑таки он давно на том свете, но полицией обнаружены в бумагах Вайхенманна очень небрежные замечания по сценарию… хотя, с другой стороны, если бы Вайхенманна прикончил соавтор по их общей попсе, убийце следовало бы эти замечания прихватить, а они остались, так что и не знаю… Впрочем, судя по всему, убийца вовсе не входил в дом, палил из садика. В подозрительных числятся еще несколько человек, с которыми я не знакома, даже и фамилий их не запомнила, но мотивы у всех одни и те же, так что их может спасти лишь железное алиби…