— Да я не…
— Никаких «не»! У меня нет времени на реверансы, поэтому хочу выяснить сразу. Почему вы ни разу не назвали мне Эву Марш?
В голове вихрем пронеслось: могу солгать, что она тут ни при чем и вообще я о такой не слышала. Могу сказать, что мне и в голову не пришло увязать с ней все наши трупы. Могу признаться, что, раз уж меня перестали подозревать и я сама выпуталась, не хотелось еще и ее впутывать. А потом подумала: раз теперь нет необходимости мне юлить и увиливать, могу наконец сказать правду.
— Надеялась, что вы на нее не выйдете! — выпалила правду, и, признаюсь, мне самой стало легче: не надо ничего скрывать от этого хорошего человека. — Ведь полиция не отличается деликатностью… в принципе.
— Так, собственно, я и думал. О ней я давно знаю, но раз вы молчали — и я не заговаривал, подозревая какие‑то неизвестные еще мне обстоятельства. Впрочем, я и сейчас еще уверен, что всего не знаю: уж слишком сложные тут взаимосвязи и между покойными, и между еще живыми. И считаю, что вы обо всем знаете, раз так упорно молчите об Эве Марш. Ведь сколько мы с вами говорили, а вы ни разу не назвали эту особу. При этом Эва Марш не один раз выходила на первое место как одно из главных лиц. Карьера — это реальный мотив: люди устраняют любые препятствия на пути к ней. Но вот такой вид мести — постфактум — нам и в голову не приходил, тем более что с Вайхенманном она никак не была связана. Вы ее любите?
— Люблю и ценю.
— Очень хорошо, моя жена тоже. Так прошу вас, не молчите хоть теперь и расскажите все, что знаете о связях Яворчика с Поренчем. Уж их‑то вы не любите, надеюсь?
Поблагодарив его за хорошее обо мне мнение, я рассказала все, что приходилось слышать о Яворчике. Ну почти все.
Гурский молча слушал.
— Порядок Вижу, перестали увиливать и запутывать меня. И что вы из этого поняли?
— Немного. Нечто странное — в клеточку: то так, то иначе. Вам бы об этом лучше поговорить с Петриком, Магдой и Островским.
— Попрошу их адреса и телефоны.
Выполнив его просьбу, я вернулась к Эве.
— А что касается Эвы Марш, теперь могу признаться, что сначала не исключала ее участия в резне, но, к счастью, выяснилось, что она уже давно пребывает во Франции. Уж скорее меня можно заподозрить. Но поскольку я все про себя знаю и к убийствам не причастна, нас обеих можно спокойно исключить из подозреваемых. А теперь хочу сказать о таком своем соображении: как‑то в моем представлении Поренч не укладывается, в эту цепочку. Правда, он во все вмешивался, но лично ничего не предпринял. Он был связан с Эвой — это так а вот с остальными — нет. И все больше я склоняюсь к предположению, что он науськивал Яворчика. Только вот зачем? Разве что из врожденной вредности, такой уж у него паскудный характер, вечно стремился напакостить людям и перевернуть все с ног на голову. Не успела я как следует все это обдумать, вы пришли явно раньше времени.
Гурский молча слушал мою болтовню, похлопывая по ладони стареньким блокнотом, и я вдруг подумала: а ведь он должен знать больше меня, ведь они докопались до конкретных афер, шантажей, компрометаций и прочих уголовных и не уголовных преступлений. А я зачем‑то хотела позвонить Гурскому, помню, даже к телефону потянулась, да отложила. Зачем же я упрекаю ега за слишком раннее появление? И вспомнила.
— Да, я тогда просила вас узнать, что собой представляет тот больной у Поренча, который открыл дверь его квартиры весь в бинтах, но через пару минут вышел на улицу здоровехонек, сел в машину и уехал? Я еще назвала вам марку машины и ее номера. Вы уже знаете, кто это?
— Не уверен, что знаю. Владелец квартиры лежит в гипсе, машина, вероятнее всего, украдена и потом подброшена хозяину. Странная какая‑то история, приходится добираться по цепочке, людей не хватает.
В голосе Гурского звучала усталость, и он с горечью продолжал:
— Не скажу, что такое возможно только у нас, в других странах тоже наблюдается, но, боюсь, тут мы впереди планеты всей. Официальный владелец — тот, на кого выписаны документы, — торчит в Швейцарии и занимается бизнесом, машина уже давно продана и до сих пор не зарегистрирована, а в гипсе лежит тот, кому она фактически принадлежит в настоящее время. Лежит четвертую неделю, и тут без дураков, переломал себе кости, слетев с лестницы. Живет он в курортном городке Буско–Здруй: большая вилла — сдают комнаты курортникам. Машина стояла в гараже. Приходящая уборщица, совсем темная баба, упорствует: гараж вымыла, потому как в это время стоял пустой — удобно приводить в порядок, вот она и воспользовалась случаем. Действительно, гараж вымыт, но машины в гараже нет. Ну и какой из этого вывод? Кто в этой машине мотался по улице Винни–Пуха?