— Но только с разрешения Эвы! — заявила я. — Мне ведь не известно, в какой степени она ознакомила вас с тем, что ей пришлось пережить, так сказать, внутренне. По себе знаю — иногда до того муторно, хоть вешайся. И даже самой себе трудно в таком признаться. Может, ей не хотелось так выворачиваться наизнанку, особенно перед мужчиной.
— А ей и не надо! Простите, вы знаете ее… родителей?
— А вы знаете? Лично?
— Имел удовольствие один раз…
— Странное у вас понятие об удовольствиях, пан адвокат… И сдается мне, вы и без меня уже достаточно знаете. Фирма «Поренч и папочка» была в состоянии прикончить стаю крокодилов. У меня же с самого начала создалось ощущение, что Эву Марш затаскивают в омут, и, похоже, ее гонители не знали, что ее нет в стране. Она уехала без лишнего шума?
— Я бы даже сказал — украдкой.
— Вот это правильно вы сделали. А чего вам еще не хватает?
— Конкретных фактов профессионального плана. Хотя бы таких: каким образом ее несомненно талантливые произведения превратились в невыносимо пошлые подделки? Ниже всякого допустимого уровня! Ведь насколько мне известно, она лично принимала участие в их написании, в договорах речь велась о соавторстве, так как же получается, что написанное превращается в свою противоположность? Я, естественно, предложил ей подать в суд гражданский иск, но она когтями и зубами отталкивала его, заявляя, что «меня просто публично выпотрошат», так она выразилась.
Я стала кивать головой еще на середине адвокатского высказывания, так под конец его голова у меня чуть не отвалилась.
— И она права! Поймите же, она внутренне самодостаточна, и умственно, и творчески. Любое сотрудничество с кем‑то, любое партнерство ей только мешает. Заставляет вводить изменения, которые она не предвидела, и инициатива партнера никак не укладывается в ее литературный замысел, а ее идеи вызывают критику партнера. Он бесцеремонно корректирует ее текст, вносит поправки, в корне искажающие первоначальный замысел. Поймите, это не работа, а мука! И если она все же настоит на своем, никакой гарантии, что это останется в конечном варианте. Чаще получается все наоборот, и у автора опускаются руки. Кому пожаловаться, как доказать? Неужели вам самому, пан адвокат, никогда не приходилось иметь дело с режиссером, который по–своему претворяет созданный автором образ?
— Лично никогда.
— А интервью? Неужели вам не выпадало такое счастье? Вот вы даете интервью, что‑то там говорите, а журналист переделывает все на собственный лад, как ему правится.
— Я не даю интервью.
— Так закажите благодарственный молебен, — мрачно посоветовала я. — Это как раз тот случай. Тактичность, деликатность, нюансы — все оборачивается примитивом. Вот, скажем, автор пишет, что героиня сидела рядом и изредка несмело касалась его локтем. Режиссер же бросает героиню ему на колени и крутит смачную порнографию. И как вы объясните суду, что имели в виду нежные чувства, а не сексуальное пособие для распалившихся подростков? Какой суд в состоянии понять ваши претензии? Или, опять же, вы утверждаете, что проверяли знакомства героя, .а журналист заявляет, что вы позабыли о клиенте и занялись посторонними лицами?
Вежбицкий внимательно слушал. Кажется, с пониманием.
— Разумеется, мне приходилось сталкиваться с таким подходом, — признался он. — И не только при чтении Хемингуэя. Допускаю, что некто, доведенный до отчаяния такими искажениями, мог решиться на месть…
Но я уже понеслась:
— И не только автор художественного произведения, страдает и сценарист. Режиссер берет его сценарий, выхватывает сюжет, а все остальное переделывает на свой лад. Ведь режиссер — первый после Бога, больше никто не смеет и слова сказать, пригасить разошедшегося режиссера можно лишь деньгами, тогда он согласен отказаться от своих идиотских идей, но это бывает еще хуже, потому как обнажается дно — его полная творческая импотенция. Нет, у нас есть, конечно, и хорошие режиссеры, есть и просто замечательные. Я говорю о паразитах–пиявках. О «великих художниках» с пустой головой, кровопийцах, разжиревших на высосанных жертвах!
— Очень образно. Вы, пани Иоанна, весьма доходчиво формулируете свои выводы. Признаюсь, и Эва говорила нечто подобное, только другими словами. А мне удалось выяснить, что упомянутый вами Флориан Поренч очень ловко и умело вредил ей в общественном мнении и при каждой встрече преподносил какую‑нибудь неприятность. А он очень старался эти встречи организовать…
Я не выдержала.