До окончания слушаний на стол ему легло шесть врачебных заключений. Четыре свидетельствовали об опасных заболеваниях, которыми страдали обе стороны и их соответствующие жены. Остальные объявляли о скором появлении новых членов в каждом семействе. Какая бы сторона ни преуспела, двум спальням и кладовой придется вместить по меньшей мере вдвое больше людей против того количества, для которого они предназначались. Проигравшим придется предположительно разбить палатки на Дидбери-Даунс. Таковы были — на заметку будущим историкам социума — жилищные условия Маркшира в год 1952-й от Рождества Христова.
Он вынес решение — в чью пользу, ему не хотелось даже думать. Он знал только, что не показал себя с лучшей стороны и не вершил справедливости просто потому, что в тех обстоятельствах справедливость была невозможна — разве справедливо наказывать безвинных людей за то, что живут в то время и там, где для них нет жилья? Потом он пошел на ленч, виновато размышляя о собственном уютном домике с гардеробной и запасной спальней для случайных гостей.
Дело «Тодмен против Порфир» возглавило список дел на вторую половину заседания. Тодмена представлял топоролицый, чья фамилия несколько неожиданно оказалась Очаровашкинс. Порфир явилась лично. Только когда ответчица вышла вперед, Петтигрю, поглощенный перспективой еще одного дела лишений, сообразил, что это, наверное, та самая добрая, достойная и полезная особа, про которую говорила леди Ферлонг. Он поглядел на нее с интересом и с удивлением заметил, что это сравнительно молодая женщина, лет сорока самое большее. Памятуя о прилагательных леди Ферлонг, он ожидал увидеть вдову под шестьдесят, хотя затруднился бы сказать, почему качества, названные леди Ферлонг, обязательно должны принадлежать человеку такого возраста. Ее нельзя было назвать красивой или хорошенькой, а ее платье, на неопытный взгляд Петтигрю, ничем не отличалось от одежды обычной работящей деревенской женщины. Но что-то в ее внешности привлекало внимание. Поискав определение, Петтигрю поймал себя на мысли, что самое уместное тут слово — «достоинство». Как раз достоинство, порожденное не самоуверенностью или самомнением — в тот момент миссис Порфир выглядела крайне нервно и непритязательно, — а непоколебимой честностью и цельностью натуры. «Добрая, достойная и полезная, — подумал он. — Все это про нее, но самое главное в ней — добрая».
Пришло время слушать мистера Очаровашкинса. Он был совершенно уверен в победе и, казалось, имел на то веские причины. Его клиент, мистер Джессе Тодмен, которого Петтигрю уже знал в лицо как владельца единственного гаража и заправочной станции в Тисбери, желал вернуть себе свой коттедж для дочери и зятя, недавно поженившихся и с дитем на подходе, но живущих в убожестве — в комнате над гаражом мистера Тодмена.
— Сомневаюсь, что ваша честь столкнется в моем деле с большими трудностями, — сказал мистер Очаровашкинс. — Миссис Порфир — вдова, насколько я знаю, не имеет иждивенцев, живет одна и занимает коттедж из четырех комнат. Она без особых затруднений может подыскать себе жилье, отвечающее ее скромным нуждам. С другой стороны, перед нами молодая семья, мечтающая обзавестись собственным домашним очагом и живущая в условиях, которые, уверен, ваша честь сочтет весьма нежелательными для того, чтобы растить детей. Мой клиент сочувствует миссис Порфир, но...
Сев на свидетельское место, мистер Тодмен очень успешно скрыл свое сочувствие к жилице, которое так великодушно приписал ему мистер Очаровашкинс. Это был невысокий жилистый человечек с ярко-желтыми волосами и жесткими зелеными глазами. Да, коттедж принадлежит ему, унаследован от отца почти сразу после того, как миссис Порфир вселилась. За мизерную плату, добавил он по собственному почину, да и та вся ушла на оплату ремонта, который заставил его произвести санитарный инспектор. С тех самых пор он просит ее съехать. Теперь муж его дочери вернулся из армии, а в его доме нет для всех места. На том, как ясно говорило выражение его лица, и делу конец.
— Какие-то вопросы к мистеру Тодмену?
— Нет, благодарю, сэр, — ответила миссис Порфир.
Для полноты картины мистер Очаровашкинс вызвал миссис Тодмен, высокую вялую блондинку. Она не могла вынести, чтобы в их доме жила семья замужней дочки, а что до младенца... Ведь просто повернуться будет негде, когда повсюду развешаны пеленки!
Поскольку от миссис Порфир вопросов опять не последовало, на месте свидетеля вслед за блондинкой тут же возникла ее дочь. Названная по современной маркширской моде, Марлен Дейрдре Бэнкс была уж чересчур очевидно в положении. Глядя на нее, Петтигрю мог только надеяться, что в случае необходимости выяснится, что судебный пристав, человек весьма компетентного вида и явно бывший полицейский, в дополнение к прочим своим навыкам прослушал также курс родовспоможения. Но она пережила свое краткое появление в роли свидетельницы без катастрофы и произвела на Петтигрю сравнительно пристойное впечатление парой очень ярких карих глаз и копной непокорных темных волос.
Заявление Марлен завершило выступление от имени истца. Петтигрю повернулся к миссис Порфир:
— Теперь мне хотелось бы услышать, что скажете вы, миссис Порфир.
Он слишком уж хорошо знал, что она скажет, и сердце у него стучало, когда он смотрел на это безмятежное, терпеливое лицо. Есть ли ей куда податься? Очевидно, некуда. Сегодня всем некуда податься. Но чем это поможет ей против беременности Марлен и явной невозможности растить ребенка в каморке над отцовским гаражом? Дело уже практически решено, вопрос заключается только в том, сколько времени ей дать, чтобы «подыскать иной вариант». Какое чудесное расплывчатое выражение! О том, как он посмеет взглянуть после этого в лицо леди Ферлонг, не хотелось даже думать.
— Мне очень жаль, что от меня всем столько проблем, — сказала миссис Порфир, — но факт в том, что мне некуда поехать. В Тисбери очень трудно найти жилье, — добавила она.
— Именно, — поощрил ее Петтигрю, но продолжения от миссис Порфир не последовало. Она уже изложила все доводы в свою защиту.
На том дело «Тодмен против Порфир» завершилось бы, если бы мистер Очаровашкинс, озабоченный оправданием гонорара, не вдохновился на перекрестный допрос.
— Вы живете в коттедже совершенно одна, верно? — обвиняюще спросил он. — В четырех комнатах! — Его тон придал спорному коттеджу размах Бленгеймского дворца. — Вам же не нужно столько места.
— О нет, нужно... Правда нужно.
— Почему вы не можете снять где-нибудь комнату?
— Это совершенно невозможно. Мне о стольком нужно заботиться.
— О стольком? Полагаю, свою мебель вы могли бы сдать на хранение.
— Это не только мебель, — мягко объяснила миссис Порфир. — Еще все мои бумаги... Я так много работы делаю. В меблированной комнате ничего не получится. Это было бы неуместно.
Перед Петтигрю вдруг предстало видение: деревенская домохозяйка просматривает конфиденциальную корреспонденцию Ассоциации нравственного благополучия. Да, это было бы крайне неуместно. Что ж, леди Ферлонг придется подыскать другого секретаря, вот и все. Жаль, но...
Мистер Очаровашкинс все еще развивал свою тему:
— Вдова без обременения... Вы ведь вдова, миссис Порфир? — Не получив ответа, он продолжил: — С вами ведь в этом четырехкомнатном доме никто не живет?