Освобождая место для пассажирки, он сбросил с сиденья рядом с собой рулон ржавой проволочной сетки. Миссис Порфир с благодарностью села, и джип непредсказуемыми рывками двинулся по Главной улице.
— Вы ведь были сегодня утром в суде, да? — спросил он, когда машин поубавилось и они наконец выбрались на шоссе. — У вас-то ка кие неприятности? Моими был негодный корм для свиней — я думаю, вы слышали.
— Мистер Тодмен вызвал меня в суд, — объяснила миссис Порфир. — Он хочет, чтобы я освободила коттедж для его Марлен.
Мистер Уэндон искренне посочувствовал:
— Плохо дело. Куда же вы поедете? В Тисбери без вас не обойтись, сами знаете.
— Судья сказал, я могу остаться. Кажется, то, что Марлен всего лишь приемная дочь, все изменило. Я, честно говоря, плохо поняла, и мистер Тодмен тоже не понял. Он так расстроен.
Горацио Уэндон смеялся редко, но и тогда обычно на чужой счет. Так поступил и сейчас.
— Готов поспорить! Это еще как его из себя выведет. И поделом старому разбойнику!
— Не надо так, — мягко сказала миссис Порфир. — Марлен правда нужен коттедж. Я была бы рада уехать, если бы могла.
— Держись, за что можешь, — ответил Уэндон. — Нечего в этом мире излишне миндальничать. Тодмен, если захочет, может подыскать дочурке что-то другое. Он достаточно богат, если судить по тому, сколько взял с меня за ремонт этой колымаги. А теперь, — он вновь впал в обычную свою депрессию, — наверное, начнет выжимать с меня деньги.
Больше они не говорили, до тех пор пока джип не остановился у двери оспариваемого коттеджа.
— Очень вам признательна, мистер Уэндон, — сказана миссис Порфир, выходя. — Не хотите зайти на чашку чая?
Толика нерешительности в ее голосе свидетельствовала, что она сознает непреложный факт: несмотря ни на что, мистер Уэндон все-таки принадлежит, пусть едва-едва, к высшему классу и может воспринять это приглашение как вольность. Уэндон, чьи несчастья обострили его классовое сознание, помешкал, прежде чем согласиться. Он соглашается, говорил он себе, потому что не хочет ее обижать. Но как же странно оказаться запросто в гостях у деревенской женщины! Когда он переступал порог, то не мог отделаться от чувства, что каким-то таинственным образом переходит Рубикон.
— Присядьте, пока я поставлю чайник...
Уэндон огляделся с некоторым удивлением. Комната была обставлена много лучше, чем он ожидал. Конечно, она была нелепо загромождена, но кое-какая мебель показалась ему очень и очень недурной. Массивный письменный стол в углу с аккуратными стопами бумаг был из красного дерева — такой не постыдился бы иметь его собственный отец. На стенах висели приличные картины...
Он как раз изучал одну, когда вернулась с чайным подносом миссис Порфир. Это была карикатура Шпиона [5]для «Вэнити фейр» — престарелый мужчина с пушистой белой бородой и внушительным фронтальным выступом держит в руке перьевую ручку, с которой капают чернила.
— Интересная у вас тут вещица, — сказал он. — Где-то я похожую видел. Это ведь карикатура на Генри Спайсера?
— Откуда мне знать, — уклончиво ответила миссис Порфир.
— Генри Спайсер, — не унимался Уэндон. — Писатель с Тисового холма, с которым когда-то так носились. — Потом, увидев, что миссис Порфир все еще смотрит на него непонимающе, добавил: — Как она к вам попала?
— Принадлежала моему мужу, как и все остальное, — коротко ответила она. — Вы пьете с сахаром, мистер Уэндон?
— Да, пожалуйста. И в уголке что-то написано. Такие каракули, ничего не разберу. «Искренне ваш...» Ей-богу! Это же автограф. Знаете что, миссис Порфир, это может стоить кругленькую сумму. Будь она моя, я бы ее продал.
— О нет, я не могу этого сделать. Не хотите ли сесть и выпить чаю, мистер Уэндон?
Хотя и не слишком быстро, Уэндон все-таки понял, что хозяйка не расположена обсуждать карикатуру. Он сел, и чай был поглощен по большей части в молчании. Едва позволили приличия, он встал, чтобы уйти.
— Извините, что так убегаю, — заметил он. — Но у меня нет времени. Я обещал кое-что сделать для миссис Рэнсом из «Альп». — Уходя, он еще раз оглянулся на карикатуру Шпиона. — Гадкий старикашка, — бросил он. — Что-то он мне напоминает, но не возьму в толк что. Я все равно думаю, вам следует его продать, сколько бы ни давали.
Миссис Порфир не попыталась его задержать. Долг гостеприимства уже помешал ей сделать то, что было в ее глазах много важнее чая. Когда Уэндон ушел, она не стала тратить время на мытье посуды, а снова надела видавшую виды черную соломенную шляпу и, выйдя из дома, спустилась по переулку до гостиницы «Ночлег охотника», перешла улицу и прошла за церковную ограду.
Внутри церкви было холодно, царил полумрак. Аляповато-яркие витражи, которыми благочестивые реставраторы девятнадцатого века украсили норманнскую постройку, пропускали лишь малую толику слабого весеннего солнышка. Миссис Порфир постояла у западного нефа, пока ее глаза не привыкли к полумраку, и покой, который церковь неизменно ей приносила, снизошел на нее. Она заметила, что за решеткой хоров, к северу от алтаря, горит электрический свет. Похоже, в часовне Харвилов. Посетители всегда ходили посмотреть тамошние надгробия. Миссис Порфир, обожавшая старую церковь невзирая на витражи безоговорочно, часовню Харвилов любила меньше остального. На взгляд миссис Порфир, эта часовня с ее рядами чопорно скульптурных сквайров и леди, которые возлежали на своих саркофагах и даже выстроились вдоль стены, совсем как пассажиры в вагоне третьего класса, больше походила на музей, чем на храм. Она прошлась взглядом по церкви. Пора подумать о цветах к Пасхе. Не забыть напомнить леди Ферлонг, чтобы она в этом году привезла свои вовремя. На прошлую Пасху они появились, когда почти все уже было расставлено, и крайне неловко было уговаривать миссис Бленкайрон убрать с алтаря ее арумы, чтобы освободить место лилиям леди Ферлонг. Тут миссис Порфир виновато напомнила себе, что сегодня пришла в церковь не по этому поводу.
Она вспомнила свои бессвязные мысли, прошла к скамьям и опустилась на колени в молитве. На коленях она простояла очень долго.
Когда она наконец поднялась на ноги, головная боль прошла и даже жажда чая временно позабылась, а еще она заметила, что в часовне Харвилов все еще горит свет. Посетители редко задерживались там так долго. Один мертвый Харвил мало чем отличался от другого, и любопытство бывало быстро удовлетворено. Скорее всего посетители забыли погасить за собой свет. С другой стороны, если они еще там, то для туристов ведут себя на удивление тихо, а значит, у них на уме дурное. В таком случае ее очевидный долг принять меры.
Миссис Порфир тихонько пошла по проходу. Повернув налево прямо перед решеткой хоров, она вошла в часовню. Поначалу она решила, что там пусто, но потом, осторожно выглянув из-за высокого ренессансного саркофага, увидела коленопреклоненную фигуру прямо под северным окном. Ковер был свернут, и незнакомец бодро возил короткой черной палочкой по длинному листу бумаги, прижатому в уголках стопками молитвенных подушечек и требников.
Рельефная плита с изображением сэра Гая Харвила в последние годы сделалась знаменитостью среди поклонников английских мемориальных досок как крепкий, пусть и не выдающийся, образчик работы пятнадцатого века. Миссис Порфир знала о существовании этой плиты, хотя так и не потрудилась ее рассмотреть. Но сейчас она понимала, что вблизи плиты что-то происходит, и первым ее умозаключением было, что у чужака действительно на уме дурное. Твердым шагом она пошла вперед и сказала так громко, как позволяло ей уважение к святому месту:
5
Псевдоним Лесли Уорда (1851 — 1922) — английского карикатуриста, автора сатирических портретов политиков и известных лиц своего времени.