Жанна побледнела; ужас исказил ее хорошенькое лицо.
— Но кто же ненавидит меня до такой степени? — пробормотала она. — Это ужасно. Я никому не сделала зла. И тем не менее вы правы. Более того… — понизила голос девушка, — более того, я боюсь, не угрожает ли такая же опасность отцу.
— Он тоже подвергался нападениям?
— Нет, он ведь не выходит из спальни. У него какая-то необъяснимая болезнь! Он совсем обессилел, не может даже ходить. Страдает от приступов удушья, словно сердце у него останавливается. Боже, какой ужас!
Люпен почувствовал, какую огромную власть он приобретает над ней в такой момент, и сказал:
— Ничего не бойтесь, мадемуазель. Если вы будете подчиняться мне во всем, в успехе я не сомневаюсь.
— Да, да, конечно, но все это так ужасно…
— Доверьтесь мне, прошу вас. И соблаговолите меня выслушать. Мне нужны кое-какие сведения.
Люпен принялся задавать вопросы; девушка торопливо отвечала.
— Этого пса никогда не спускали с цепи?
— Никогда.
— Кто его кормит?
— Сторож. Он всегда приносит ему еду под вечер.
— Значит, он мог приблизиться к нему, не боясь, что зверь его искусает?
— Да, он единственный — пес был очень злой.
— Этого человека вы не подозреваете?
— Батиста? О, нет! Никогда!
— А кого вы могли бы подозревать?
— Никого. Слуги нам очень преданы. Они меня любят.
— В замке у вас есть друзья?
— Нет.
— Брат?
— Нет.
— Значит, защитить вас может лишь отец?
— Да, но я говорила, в каком он состоянии.
— Вы рассказывали ему о покушениях?
— Да, и жалею об этом. Наш врач, старик Геру, запретил его волновать.
— А ваша мать?
— Я ее не помню. Она умерла шестнадцать лет назад — ровно шестнадцать.
— Сколько вам тогда было?
— Чуть меньше пяти.
— Вы жили здесь?
— Нет, в Париже. Отец купил этот замок на следующий год.
— Хорошо, мадемуазель, благодарю вас, — проговорил Люпен, помолчав несколько секунд. — Пока этих сведений мне достаточно. Да и оставаться дольше вместе было бы неосмотрительно.
— Но ведь сторож скоро найдет труп собаки? А кто ее убил?
— Вы, мадемуазель, вы — защищаясь от нападения.
— Но я не ношу с собой оружия.
— Придется им поверить, что носите, — улыбаясь ответил Люпен. — Вы же застрелили пса, и только вы и могли это сделать. Впрочем, пусть думают что угодно. Главное, чтобы никто не заподозрил меня, когда я приду в замок.
— В замок? Вы хотите сюда прийти?
— Еще не знаю как, но приду. Сегодня же вечером. Повторяю: не беспокойтесь, я отвечаю за все.
Жанна, покоренная его волей, уверенностью и чистосердечием, посмотрела на него и просто сказала:
— Я спокойна.
— Все будет хорошо. До вечера, мадемуазель.
— До вечера.
Девушка ушла. Люпен, следивший за ней, пока она не скрылась за углом замка, пробормотал:
— Милое созданье! Будет жаль, если с ней приключится беда. По счастью, храбрец Арсен начеку!
Не особенно заботясь, что его могут увидеть, но все же чутко прислушиваясь, он обошел все закоулки парка, отыскал низенькую дверь, замеченную им снаружи и ведущую в огород, отодвинул засов, забрал ключ и, пройдя вдоль стены, добрался до дерева, по которому перелезал через стену. Через две минуты он уже садился на мотоциклетку.
Деревушка Мопертюи располагалась по соседству с замком. Люпен навел справки и узнал, что доктор Геру живет рядом с церковью.
Он позвонил, прошел в приемную и представился как Поль Добрейль, проживающий на улице Сюрен в Париже и присланный по поручению уголовной полиции; посему все, о чем он будет говорить, должно оставаться в тайне. Узнав из разорванного письма о происшествиях, которые угрожали жизни м-ль Дарсье, он явился на помощь девушке.
Доктор Геру, старый деревенский врач, крестный Жанны, услышав рассказ Люпена, тотчас же согласился, что происшествия неопровержимо свидетельствуют о злом умысле. Чрезвычайно взволнованный, он гостеприимно предложил Люпену остаться обедать.
Мужчины долго беседовали. Когда наступил вечер, они вместе отправились в замок.
Доктор поднялся в спальню больного, расположенную на втором этаже, и попросил разрешения пригласить своего молодого коллегу, которому он собирается вскорости передать свою практику, поскольку желает уйти на покой.
Войдя, Люпен увидел Жанну Дарсье, сидящую у изголовья отца. Она сдержала удивление и, повинуясь знаку доктора, вышла.
Врачебный осмотр происходил в присутствии Люпена. Лицо у г-на Дарсье было измождено страданиями, глаза лихорадочно блестели. В этот день он особенно жаловался на сердце. После того как врач его выслушал, больной принялся с заметной тревогой задавать вопросы о своем здоровье; казалось, каждый ответ приносит ему облегчение. Затем он заговорил о Жанне, полный убеждения, что его обманывают и что с дочерью происходили и другие несчастные случаи, о которых он не знает. Несмотря на то, что доктор все отрицал, больной выказывал беспокойство. Он желал, чтобы обо всем сообщили в полицию и чтобы та начала расследование.
Потихоньку его возбуждение стало утихать, и он задремал.
В коридоре Люпен остановил врача.
— Ну, доктор, что вы все-таки об этом думаете? Не полагаете ли вы, что болезнь господина Дарсье может быть вызвана внешней причиной?
— Что вы имеете в виду?
— Ну, предположим, некто хочет избавиться и от отца и от дочери.
Доктор Геру, казалось, был поражен таким предположением.
— В самом деле. В самом деле. Его болезнь протекает порой весьма необычно! У него почти полностью парализованы ноги, но это ведь заключительная стадия… — Доктор немного подумал и тихо продолжал: — Значит, яд… Но какой? К тому же я не вижу симптомов отравления. Хотя, надо думать… Что вы делаете? Что случилось?
В этот момент мужчины беседовали у двери в небольшую столовую второго этажа, где Жанна, пользуясь тем, что к отцу пришел врач, решила поужинать. Люпен, наблюдавший за ней через открытую дверь, увидел, что она поднесла чашку к губам и сделала несколько глотков. Он стремглав бросился к ней и схватил ее за руку.
— Что это вы пьете?
— Как что? — не понимая, переспросила девушка. — Чай.
— А почему вы сморщились, как от чего-то неприятного?
— Не знаю. Мне показалось…
— Что показалось?
— Вроде он какой-то горьковатый. Но это из-за лекарства, которое я в него налила.
— Какого лекарства?