– Для этого я и пришел.
– Вот и отлично. Тогда начнем. Вчера днем вы покинули дом Пратта, заявив о своем намерении сказать Клайду, чтобы он не делал глупостей. Мисс Осгуд сообщила мне, что вы отозвали Клайда и разговаривали с ним. О чем?
– Только об этом. Я знаю, что Клайд склонен к безрассудству. Нет, нет, он вовсе не был плохим мальчиком, только, пожалуй, слегка опрометчивым, – и после того, что он сказал Пратту, я считал нужным его утихомирить. Я пытался перевести все в шутку и выразил надежду, что он не выкинет какой-нибудь глупости. Он ответил, что намерен лишь выиграть пари у Пратта. «Из этого ничего не выйдет, – сказал я, – и разумнее всего было бы разрешить мне договориться с Праттом и отменить пари». Клайд отказался, а когда я спросил, как же он намеревается выиграть пари, он не ответил. Вот и все. Я ничего не мог вытянуть из него, и он ушел.
– Даже не намекнув о своих намерениях?
– Совершенно верно. Вульф усмехнулся.
– Я надеялся, что вы сможете сообщить мне немного больше.
– Я не могу рассказать больше того, что было.
– Конечно. Но это, то есть почти ничего, я уже слышал от Уодделла, которому вы рассказали то же самое. Он прокурор, а я представляю интересы вашего друга. Я рассчитывал на вашу готовность рассказать мне то, что вы могли скрыть от прокурора.
– Повторите-ка, – нахмурился Макмиллан. – Мне кажется, вы хотите сказать, что я лгу.
– Именно так. Погодите! – Вульф поднял руку. – Только не будьте ребенком и не считайте, что ложь всегда безнравственна. Виктор Гюго написал целую книгу, чтобы доказать, что она может быть благородной. У меня есть веские основания подозревать вас во лжи, и я хочу объяснить, почему. Коротко говоря, потому, что Клайд не был идиотом. Полагаю, вы слышали от Уодделла о моей теории, что Клайд не сам залез в загон, а его туда внесли. Я по-прежнему придерживаюсь этой мысли, но не будем сейчас обсуждать, насильственным или не насильственным образом он оказался в загоне. Из своего-то дома к Пратту он наверняка пришел по собственному желанию. Для чего?
Он замолк, чтобы допить кофе. Макмиллан, хмурясь, наблюдал за ним. Вульф продолжал:
– Рискну предположить, что он не просто прогуливался. У него была цель – сделать что-нибудь или повидаться с кем-нибудь. Дейва я исключаю. Мисс Роуэн была с Гудвином. Как сообщил мне Уодделл, все прочие, включая вас, заявили, что не имели никакого понятия о появлении Клайда. В это почти невозможно поверить, главным образом потому, что, как я уже сказал, Клайд не был идиотом. Если он отправился туда не на встречу с кем-то, придется предположить, что он собирался предпринять что-то против быка, а это противоречит здравому смыслу. Что он мог предпринять? Увести быка и спрятать его до конца недели? Заразить сибирской язвой? Пришить ему крылья и улететь на этом рогатом Пегасе на Луну? Последнее предположение не более невероятно, чем первые два.
– Что вам угодно от меня? – сухо спросил Макмиллан.
– Сейчас я к этому подойду.
Вульф взглянул на меня и отодвинул поднос, а я поднялся и отставил его подальше в сторону.
– Я пока говорю не об убийстве. До него я еще не дошел. Сперва я хочу найти правдоподобную гипотезу, объясняющую, почему Клайд пошел туда… Могу даже сказать так: я должен найти правдоподобную гипотезу, объясняющую, почему он был уверен в выигрыше. Он говорил вам, что собирается выиграть пари?
–Да.
– Но не хотел сказать, каким образом?
– Нет,
– Так вот, – Вульф поджал губы, – этому я не могу поверить. Не могу поверить потому, что он мог надеяться выиграть пари, только рассчитывая на вашу помощь.
Макмиллан смотрел на Вульфа, насупив тяжелые брови.
– Послушайте, – сказал он, наконец – не надо со мной так говорить. Не надо.
– Надо, – заверил его Вульф. – Таков мой метод. Я строю предположения, но не хочу вас оскорблять. Я говорю только о том, на что мог рассчитывать Клайд. Прежде чем перейти к убийству, я должен понять, как он собирался выиграть это пари. Я тщательно взвесил все возможные варианты, которые могли прийти ему в голову. Один из них кажется мне логичным и практически выполнимым, хотя и трудным. Я сказал, что он не мог надеяться увести быка из загона и спрятать. Но почему он не мог привести вместо Цезаря другого быка?
– Скажем, хорошего голштинца, – фыркнул скотовод.
– Прошу вас отнестись к моему вопросу серьезно. Почему он не мог?
– Потому что не мог.
– Но почему же? На ярмарке, всего в семнадцати милях отсюда, не счесть быков гернсейской породы и фургонов для перевозки скота. Быки есть и гораздо ближе – здесь, на ферме у его отца, откуда быка можно запросто отвести к Пратту. Разве не мог один из них, хоть и уступая чемпиону Цезарю по многим прекрасным качествам, о которых мне судить трудно, быть в достаточной степени похожим на него размером и окраской, чтобы послужить заменой? Заменой всего на один день, поскольку мясник должен был приехать в среду? Кто бы заметил подмену?
– Я, – буркнул Макмиллан.
– Верно. Вы бы не спутали своего Цезаря ни с каким другим быком. Но все остальные очень легко обманулись бы. Во всяком случае, шансы на это были большие. Понятно, в какой именно момент этот замысел мог родиться у Клайда. Вчера днем он сидел на заборе загона и разглядывал Гикори Цезаря Гриндена в бинокль. Ему пришло в голову, что он видел похожего быка такой же масти – либо в стаде своего отца, либо на ярмарке, откуда только что приехал. Случайная мысль развилась в план. Когда его прогнали от загона, он прошел в дом и заключил пари с Праттом. Разговаривая с вами, он сделал вам предложение, – Вульф вздохнул. – По крайней мере, он мог сделать вам предложение. Скажем, предложил, с вашего ведома, заменить Цезаря другим быком и отвести Цезаря в осгудовский коровник с тем, чтобы вы всю среду караулили подмененного быка, не позволяя никому прибли жаться к загону. Когда подмененного быка зарежут, опасность разоблачения, конечно, минует. В четверг гости Пратта под фанфары рекламы съедят быка, а в воскресенье, когда истечет неделя, Клайд продемонстрирует Пратту неопровержимое доказательство того, что в жертву был принесен не Цезарь, и Клайд, следовательно, выиграл пари. Пратт, конечно, взорвался бы от ярости, но ему пришлось бы смириться и выложить десять тысяч во избежание огласки. Насмешки уничтожили бы его. Посетители его праттерий стали бы говорить: «Вы думаете, это и вправду говядина? А не кошатина ли?». Пратту пришлось бы раскошелиться и держать язык за зубами. Он даже не смог бы забрать Цезаря назад. Что бы он с ним делал? Клайд Осгуд получил бы десять тысяч, а Цезарь, согласно вашей договоренности, достался бы вам. Не знаю, как это можно было бы устроить, раз официально Цезарь числился бы мертвым, но, вероятно, какой-то выход имелся. Во всяком случае, вы могли бы пользоваться им как производителем.