Гости довольно быстро заскучали: затворник явно не торопился. Лавров, задрав голову, пытался разглядеть корешки книг хотя бы на нижней полке антресолей, Фишер, прислонившись спиной к стене (на тут же испачкавшийся о побелку пиджак он не обратил никакого внимания), о чём-то думал, незряче уставившись в пустоту перед собой. Лаврова зевнула и машинально присела на какой-то табурет. Маркевич торопливо заполнял страницы записной книжки: он и впрямь почувствовал себя археологом, которого всего на несколько минут запустили в погребальную камеру фараона; только бы успеть, и успеть побольше.
– Двадцать пять минут, однако, – сказал Тер-Мелкумов, пряча часы обратно в жилетный кармашек. Он тоже явно устал стоять и отошёл обратно к двери, привалился плечом к косяку.
Но они всё же успели стать в послушный полукруг, быстро и чётко, хотя занавеска распахнулась так внезапно, что Маркевич едва не выронил карандашик, а Лаврова тихо ойкнула, вскакивая с табурета.
Поверх передника Корвин накинул видавший виды шёлковый халат, однако на попытку Склярова запахнуть его и затянуть пояс ответил резким и недвусмысленным жестом. Он был по-прежнему бос и с молотом в руках.
(«Он почти таков же, каким я рисовал его себе в своём воображении. Не гигант, но атлет, тип лица скорее адриатический, чем татарский, волосы гораздо темнее, чем принято изображать на гравюрах. Ни одного седого волоса. Брахицефалия, плоский затылок, продолговатое лицо с крупными чертами. Отчётливые вены на кистях рук. Взгляд вовсе не безумный, но настороженный и очень пристальный. Сильный запах давно не мытого тела, который его, по-видимому, совершенно не беспокоит. Длинные ногти на пальцах ног, но коротко обгрызенные – на руках. Буйная растительность на груди».)
Маркевич не слышал, как Скляров их представлял.
– …с супругой. Фишер, Глеб Григорьевич, секретарь господина Лаврова. Тер-Мелкумов, Александр Иванович, лейб-гвардии Сапёрного батальона отставной подпоручик. Маркевич, Степан Сергеевич, магистрант.
Корвин наклонил голову. Теперь он был совершенно похож на быка, изучающего матадора перед атакой.
– Я видел сон… Не всё в нём было сном. Погасло солнце светлое, и звёзды cкиталися без цели, без лучей в пространстве вечном; льдистая земля носилась слепо в воздухе безлунном. Час утра наставал и проходил, но дня не приводил он за собою… И люди – в ужасе беды великой – забыли страсти прежние… Сердца в одну себялюбивую молитву о свете робко сжались – и застыли. Перед огнями жил народ; престолы, дворцы царей венчанных, шалаши, жилища всех имеющих жилища – в костры слагались… города горели… И люди собиралися толпами вокруг домов пылающих – затем, чтобы хоть раз взглянуть в глаза друг другу. Счастливы были жители тех стран, где факелы вулканов пламенели… Весь мир одной надеждой робкой жил… Зажгли леса; но с каждым часом гас и падал обгорелый лес; деревья внезапно с грозным треском обрушались… И лица – при неровном трепетанье последних замирающих огней – казались неземными… Кто лежал, закрыв глаза, да плакал; кто сидел, руками подпираясь, улыбался; другие хлопотливо суетились вокруг костров – и в ужасе безумном глядели смутно на глухое небо, Земли погибшей саван… а потом с проклятьями бросались в прах и выли, зубами скрежетали. Птицы с криком носились низко над землёй, махали ненужными крылами… Даже звери сбегались робкими стадами… Змеи ползли, вились среди толпы, шипели, безвредные… Их убивали люди на пищу… Снова вспыхнула война, погасшая на время… Кровью куплен кусок был каждый; всякий в стороне сидел угрюмо, насыщаясь в мраке. Любви не стало; вся земля полна была одной лишь мыслью: смерти – смерти бесславной, неизбежной… Страшный голод терзал людей… И быстро гибли люди… Но не было могилы ни костям, ни телу… Пожирал скелет скелета… И даже псы хозяев раздирали. Один лишь пёс остался трупу верен, зверей, людей голодных отгонял – пока другие трупы привлекали их зубы жадные… Но пищи сам не принимал; с унылым долгим стоном и быстрым, грустным криком все лизал он руку, безответную на ласку, и умер наконец… Так постепенно всех голод истребил; лишь двое граждан столицы пышной – некогда врагов – в живых осталось… Встретились они у гаснущих остатков алтаря, где много было собрано вещей святых. Холодными костлявыми руками, дрожа, вскопали золу… Огонёк под слабым их дыханьем вспыхнул слабо, как бы в насмешку им; когда же стало светлее, оба подняли глаза, взглянули, вскрикнули и тут же вместе от ужаса взаимного внезапно упали мёртвыми.