— Я… просто в комнату свою вернулся.
— Откуда? — продолжала она допрос, а я вдруг вспомнил, что был в одних трусах, и оттого спешил.
Бросил взгляд вниз — и точно: я в одних трусах!
Прикрыл обеими руками свой немного напрягшийся детектор сексуальности, будто это как-то спасало положение и, наверняка, раскраснелся.
— Откуда, смертный? — спросила она снова. — Откуда ты вернулся?
— Да я просто заснул не там, где должен был. И не нашел одежду. Пришлось бежать к себе в комнату в таком вот виде…
— Бежать, — повторила одна из девушек. — Он побежал. И опередил Анастасию.
— Анастасию? — переспросил я.
— Мы призвали не того, — говорит другая девушка. — Это ошибка.
— Оставьте нас, — приказала та, что стояла без капюшона, и все остальные тут же стали уходить, поднимаясь по каменной лестнице. Когда последняя скрылась в дверном проеме, дверь закрылась.
— Как зовут тебя, мальчик? — спросила эта девушка, немного склонив голову на бок. Она осматривала мое тело.
— Кирилл, — произнес я, сглотнув резко пересохшее горло. Мой верный дружбан мгновенно окреп и натянул скрывающие его трусы как хренов парус.
Девушка едва заметно улыбнулась.
— Сними трусы и покажи мне его.
У меня все тряслось в груди, но я выполнил ее указание. Ее заинтересованность тут же куда-то улетучилась. Я видел в ее глазах сплошное разочарование.
— Да уж… замена и правда такая себе… мало того, что мужик, так еще и член… — она призадумалась, — чуть короче среднего.
— Между прочим, — надеваю я свои труселя, — важен не размер лодки, а плавность ее покачиваний.
Я понял, что с сексом меня обломали, а мои слова вызвали лишь легкий смешок с ее стороны.
— Ладно, проваливай, — сказала она, а затем взмахнула рукой — и тут пол подо мной будто исчез — и я стал падать в некую дыру.
Зажмурился от страха — и потому открыл глаза лишь тогда, когда куда-то упал. А упал я в сухую листву.
Теперь я был в каком-то лесу. Всё так же в одних трусах. На какое-то мгновение я даже решил, что меня вернули в мой мир, разочаровавшись во мне по полной, но спустя минут пятнадцать понял, что это не так.
Понял это, когда попал в какую-то ловушку, поймавшую меня в сеть, натянувшуюся прямо у меня под ногами. Каких-то пара мгновений — и я уже вишу в воздухе, глядя на выходящих из-за деревьев длинноухих высоких существ. Я тут же понял, что это эльфы, а еще я понял, что каким-то хером оказался в фэнтезийном мире.
— Кто ты, человек? — спросил один и них с небольшим акцентом.
— И почему в одних трусах? — спросил второй.
Зачем-то они направили на меня копья, словно я представлял какую-то угрозу.
***
Первым моим спутником стал Гелегост. Он сидел в тюремной камере и ждал рассвета, на котором его должны были казнить. Меня посадили в камеру по соседству. Сказали, что отведут меня к их главному. На рассвете. Сразу после того, как обезглавят орка.
Я решил поговорить с ним, наверное, тупо из жалости. И… даже не знаю, как… но пропитался к нему какой-то странной симпатией. Оказалось, что он угодил к ним в плен по такой же глупости, как и я, но вот только с ним уже старейшина беседовал — и приговор уже как бы вынесен.
Когда утром за ним пришли, я резко подорвался с места.
— Стойте! Куда вы ведете этого орка?
— На казнь, — ответили они почти тем же тоном, каким медсестра бы ответила «На процедуры».
— Но… но этого нельзя делать!
— Почему? — эльф или почесать языком любил, или был придурком, каких мало.
— На нём… лежит… древнее проклятье.
— Какое?
— Проклятье Толкина… и Братьев Гримм.
Эльф выпучил свои глазенки.
— Никак нельзя его казнить! Точнее, можно, конечно, но нужно находиться на расстоянии двадцати шагов, и нельзя при этом стрелять в него стрелой. Можно только обезглавить.
— А как же тогда обезглавливать?
— Нужно выбрать палача, — киваю я и смотрю на эльфа так серьезно, как смотрел разве что на препода, которому навешивал на уши лапшу, рассказывая, почему не подготовился к паре. — Палач возьмет все проклятье на себя — и умрет страшной жуткой смертью. Вы, кстати, уже выбрали палача?
— Да, — отвечает этот эльф, но затем тут же другой эльф его перебивает:
— Нет, не выбрали!
— Выбрали! — спорит с ним первый.
— Нет, не выбрали! Ничего мне не говорили про проклятье! — второй, видать, и был палачом. — Я не согласен умирать жуткой страшной смертью!