Кара сидела неподалеку и полистывала какую-то книжку. Не знаю, что за прилив либидо, но я поимел ее прямо в этой библиотеке. И не просто переспал с ней, нет — я ее трахнул. Оттрахал ее так, как будто я больше ее ненавидел, нежели хотел. Не помню, чтобы я был более жестким, чем этим вечером.
А чуть погодя я захотел опять. Но одной Кары мне было мало. Две служаночки, что готовили мне спальню, подошли как нельзя лучше. Я трахнул всех трех — обеих служанок и снова бедную Кару. Да нет… не трахнул. Я вы***л их. Так, что у них, наверное, в ушах потом гул стоял.
И лишь после этого смог уснуть.
А поутру всё началось по новой — я ощущал и гнев, и некую странную душевную боль, и чертову неутолимую похоть. Некий странный голод. Хотелось кого-нибудь съесть. Или просто убить. Или убить, а потом съесть. А еще лучше — сначала трахнуть, потом убить, а затем, в окончание, съесть… или даже можно не убивать…
Две девочки лежали рядом — и тоже едва проснулись. Я насадил их на свой утренний стояк, и отправился принимать ванную. До встречи с Карлейном и его новой подружки всё было вроде как нормально. Но вид этой блондиночки… боже ты мой… я хотел поиметь ее прямо там, у Карлейна на глазах. Не знаю, как сдержался. Сам не пойму.
Зато точно помню, что практически в полубредовом состоянии рыскал по замку в поисках служанки с такими же светлыми волосами. Во время поиска вспоминал Эльрикель. Боже… как же я ее хотел! А когда блондинистая служанка, пусть и не писаная красотка, всё же появилась на моем пути — я овладел ею, вроде бы, прямо в коридоре. Возможно, нас даже кто-то видел. Не ручаюсь говорить точно…
Пришел в себя, наверное, ближе к вечеру, когда уже сидел в своей карете напротив Кары. Она поправляла свою одежду, порванную в нескольких местах и тяжело дышала. Как раз сейчас она подтягивала бретельку платья.
— Мы… трахались? — спрашиваю я, глядя на Кару и вроде как прекрасно это понимая.
Она изменилась в лице и непонимающе уставилась на меня, глядя прямо в глаза.
— Ты сейчас ведь не шутишь, да?
Я выглядываю в окно, отодвигая шторы. Уже вечер.
— Что я делал весь день? Он… словно выпал из реальности…
Она молчит. Думает. Возможно, подбирает слова.
— Если говорить максимально кратко, то… ты насиловал всё, что было женского пола и попадалось тебе на глаза, — сглатывает. — Секс со мной у тебя за сегодняшний день… уже четвертый. Этот раз… дался мне не с такой уж охотой, признаюсь.
Я смотрю на нее. Счастливой и правда не назвать.
— Я… не помню ничего. Только утро. Те девчонки… затем Карлейн и та блондинка… потом я… а потом всё. Целый день… будто бы выпал.
Она, кажется, напугана.
— Это не нормально. Не находишь?
Я киваю.
— Что ты знаешь о подобных недугах?
— Ничего, — тут же отвечает она. — Нужен какой-нибудь… более опытный знахарь.
— Или Бог. Как далеко мы отъехали от Голденхэйвена?
— Пару часов назад. И я бы не хотела возвращаться. Мне кажется, этот город… плохо на тебя влияет. Может, это всё влияние Перегила?
Я откидываюсь назад и закрываю глаза.
— Мне нужно поговорить с Аквой, — говорю это, совершенно не имея ни малейшего понятия о том, что больше ее не увижу. — Если вдруг снова буду приставать…
— Не волнуйся. Я помогу, — она улыбается. — Я сказала, что не с такой уж охотой, но не говорила, что мне это вовсе не нравится. Если не попытаешься затащить сюда кого-то еще — ублажить тебя я смогу.
Я киваю. И улыбаюсь ей в ответ.
***
Её звали Никой.
Совсем еще юной она попала к Сансе, тогда еще жившей в теле мужчины. В одиннадцать лет она выполнила свой первый заказ — перерезала глотку жирному педофилу. После этого убивать стало проще. Значительно проще.
Тот, в чьем теле жила Санса, лично обучал ее убивать. Ножи и яды сразу же стали ее любимыми видами оружия. На втором после них месте — арбалеты. Не большой такой арбалет, а маленькие, с небольшими стрелами, наконечники которых были вымочены в различных ядах.
А яды были самые разные — она готовила их сама. Были те, которые мгновенно убивали. Были те, которые убивали через несколько часов, или даже дней. Были те, что заставляли долго страдать. Или те, что сводили с ума и заставляли убивать всех, кто бы и попался на глаза. Она могла охмурить, используя специальный раствор, который наносила на шею — туда, где пульсировали сонные артерии, — и на запястья. Кровь мужчин будто тут же вскипала. И это часто помогало ей.
Очень часто.
А потом Санса рассказала о себе. И приняла в Орден Бесшумных. Она могла научиться менять внешность, но отказалась, ведь тогда… она бы потеряла своё истинное лицо. А свое лицо она любила. Своё лицо, свои волосы, свою фигуру. Она считала себя безупречной. И не желала расставаться с идеалом ни на минуту.