– Разве Голливуд не подталкивает к таким выводам?
– Не намеренно, конечно, но подталкивает. Голливуду просто нужны коммерчески успешные фильмы. Вечный вопрос: создает ли искусство время или просто отражает его? "Ребенок Розмари", "Знамение", "Изгоняющий дьявола". Что делают такие фильмы? Они объясняют страхи общества через демонические образы. А люди слушают и смотрят.
– Но разве они не просто одно из последствий растущего интереса к мистицизму в американской культуре за последние тридцать лет?
– Конечно. А что еще стало популярным у последнего поколения?
Я чувствовала себя как на экзамене. Какое отношение все это имеет к Анне? Я покачала головой.
– Фундаменталистское христианство. Здесь, конечно, все завязано на экономике. Приостановки производства. Закрытие заводов. Увольнения. Бедность и экономическая нестабильность уже повод для беспокойства. Но не единственный. Люди любого экономического уровня волнуются из-за смещения социальных норм. Стали меняться отношения между мужчиной и женщиной, между членами семьи, поколениями.
Она загибала пальцы на каждом пункте.
– Старые объяснения больше не работают, а новые еще не появились. Фундаменталистские церкви дают утешение, предлагая простые ответы на сложные вопросы.
– Сатана.
– Сатана. Все мировое зло от сатаны. Подростков вовлекают в поклонение дьяволу. Детей воруют и убивают в демонических ритуалах. По всей стране прокатываются сатанинские убийства рогатого скота. Логотип "Проктер энд Гэмбл" содержит тайный сатанинский символ. Побеги страха завязываются на слухах и питают их, вот они и растут.
– Значит, вы полагаете, что сатанистских культов не существует?
– Не совсем. Есть парочка, что там говорить, высокопрофессиональных организованных сатанистских групп, как, например, секта Антона Лавея.
– Церковь Сатаны в Сан-Франциско.
– Да. Но это маленькие, очень маленькие группы. Большинство "сатанистов", – она согнула указательный и безымянный пальцы обеих рук, заключая термин в кавычки, – скорее всего просто белые дети среднего класса, играющие в поклонение дьяволу. Иногда они выходят за рамки, конечно, бесчинствуют в церквях и на кладбищах или мучают животных, но по большей части только исполняют множество ритуалов и отправляются по следам легенды.
– Легенды?
– По-моему, так говорят социологи. Ходят в жуткие дома с привидениями или на кладбища. Зажигают факелы, рассказывают страшные истории, творят заклинания, иногда хулиганят понемножку. Потом, когда полиция находит рисунки и надписи, перевернутые надгробные камни, кострище, иногда мертвую кошку, люди сразу думают, что вся местная молодежь поклоняется сатане. Пресса подхватывает сенсацию, священники бьют в набат, и появляется новая легенда.
Жанно, как всегда, полностью владела собой, но во время монолога ее ноздри широко раздувались, выдавая напряжение, какого я никогда еще за ней не замечала. Я молчала.
– Мне кажется, опасность сатанизма сильно преувеличена. Еще один "текст преследования", как сказали бы ваши коллеги.
Внезапно она вскрикнула так, что я даже подпрыгнула на месте.
– Дэвид! Это ты?
Я не слышала ни звука.
– Да, мэм. – Приглушенный голос.
В дверях появилась высокая фигура, лицо скрывал капюшон куртки и гигантский шарф, завязанный на шее. Сгорбленная фигура показалась мне смутно знакомой.
– Извините меня на секундочку.
Жанно встала и исчезла за дверью. Я не уловила их разговора, но мужской голос звучал взволнованно, взмывал и опадал, как у хныкающего ребенка. Жанно часто его перебивала. Она говорила отрывисто и твердо в противовес неуверенному тону молодого человека. Я разобрала только одно слово: "Нет". Она повторила его несколько раз.
Потом наступила тишина. Через секунду Жанно вернулась, но не села.
– Студенты, – сказала она, смеясь и качая головой.
– Дайте угадаю. Ему нужно еще немного времени, чтобы закончить работу.
– Ничто не меняется. – Она посмотрела на часы. – Ну, Темпе, надеюсь, вы приходили не напрасно. Будьте поаккуратнее с дневниками. Они очень ценные.
Меня выпроваживали.
– Конечно. Я верну их не позже понедельника.
Я встала, положила материалы Жанно в портфель, взяла куртку и сумочку.
Жанно улыбкой проводила меня из кабинета.
Зимой небо Монреаля окрашивается в основном в серые тона – от сизого до железного, свинцового и цинкового. Когда я вышла из Беркс-Холла, влажные облака превратили день в пасмурный оловянно-свинцовый сплав.
Я закинула на плечо портфель и сумочку, засунула руки в карманы и повернула вниз по склону, навстречу сырому ветру. Я не сделала и двадцати шагов, а глаза уже застилали слезы. По дороге меня не покидал образ острова Фрипп. Пальметто. Морские водоросли. Солнечный свет блестит на волнах.
"Прекрати, Бреннан. Март бывает холодный и ветреный во многих уголках планеты. Прекрати считать Каролину мерой для определения погоды во всем мире. Могло быть и хуже. Мог пойти снег". Тут мне на щеку упала первая пушистая снежинка.
Открывая дверцу машины, я заметила высокого молодого человека, уставившегося на меня с другой стороны улицы. Я узнала куртку и шарф. Сгорбленная фигура несчастного просителя Жанно, Дэвида.
Наши взгляды на мгновение встретились, и меня поразил яростный гнев в его глазах. Потом студент молча развернулся и поспешил в другую сторону. Я нервно залезла в машину и закрыла дверь. Слава Богу, он – проблема Жанно, а не моя.
По дороге в лабораторию я, как обычно, переигрывала уже случившееся и волновалась о несделанном. Где Анна? Стоит ли принимать всерьез подозрения Сэнди о секте? Права ли Жанно? Что такое сатанистские культы: подростковые компании или нечто большее? Почему я не расспросила Жанно о безопасности Анны поподробнее? Наш разговор принял такой занимательный оборот, что я забыла об Анне. Произошло ли это намеренно? Скрывала ли Жанно что-то? И если так, то почему? Может, профессор просто защищала студентку от посторонних людей, лезущих в ее личные дела? От какого "давления дома" пытается избавиться Анна? Почему у Дэвида был такой угрожающий вид?
Как я смогу просмотреть дневники до понедельника? Самолет в пять вечера. Смогу ли я закончить отчет по Николе сегодня, написать заключения на младенцев завтра и прочитать дневники в воскресенье? Неудивительно, что у меня нет никакой личной жизни.
Пока я доехала до дороги Партене, снег повалил хлопьями. Я нашла место на парковке и помолилась, чтобы не застать машину в сугробе, когда вернусь.
В коридоре пахло паром и мокрой шерстью. Я потопала ногами, внесла свой вклад в уже образовавшуюся на полу блестящую мелкую лужу растопленного снега и потащилась к лифту. Пока ехала вверх, пыталась стереть потекшую тушь с век.
На столе лежало два розовых листика с сообщениями. Звонила сестра Жюльена. Наверняка ждала новостей об Анне и Элизабет. Я не готова ни по одному из пунктов. Следующее. Райан.
Я набрала номер, и он ответил:
– Длинный у тебя перерыв.
Я взглянула на часы. Час сорок пять.
– У меня почасовая оплата. Что случилось?
– Мы наконец вычислили владельца дома в Сен-Жовите. Его имя Жак Гильон. Родился в Квебеке, но много лет назад переехал в Бельгию. Его местонахождение пока неизвестно, соседка-бельгийка сообщила, что Гильон сдавал дом в Сен-Жовите пожилой леди по имени Патриция Симоне. Она не знает наверняка, но думает, что съемщица бельгийка. Еще говорит, Гильон снабжал арендаторов автомобилями. Мы проверяем информацию.
– А соседка неплохо осведомлена.
– Они явно дружили.
– Обгоревшее тело из подвала могло принадлежать Симоне.
– Могло.
– Мы сделали хорошие рентгеновские снимки зубов. Они у Бержерона.