Исключение – пожары. В холодные месяцы их количество возрастает. Большинство обгоревших мертвецов поступает в одонтологию, и идентифицируется по зубам. Адрес и хозяин дома обычно известны, поэтому легко найти для сравнения документы. Моя помощь требуется, когда появляются обуглившиеся незнакомцы.
Или в тяжелых случаях. Ламанш прав. Я рассчитывала на свободный график и вовсе не хотела ехать в Сен-Жовит.
– Может, мне не надо будет делать анализы. – Тысяча и одна струна затянула: "Я на вершине мира". – Может, у них есть документы на семью.
– Может.
Мы добрались до Сен-Жовита меньше чем за два часа. Взошло солнце и окрасило город в ледяные рассветные тона. Мы повернули на запад, на извилистую вторую дорогу. Почти сразу же нам навстречу попались два грузовика с безбортовыми платформами. Один вез потрепанную серую "хонду", другой – "плимут-вояджер".
– Похоже, машины реквизировали, – сказал Ламанш.
Я следила, как грузовики исчезают в зеркале заднего вида. В одном из автомобилей были детские коляски на заднем сиденье и желтая улыбающаяся рожица на бампере. Я представила за окошком ребенка, который дразнил мир, высунув язык и заткнув пальцами уши. "Безумные глаза" – так мы с сестрой их называли. Возможно, сейчас ребенок лежит в комнате наверху, обугленный до неузнаваемости.
Через несколько минут мы увидели то, что и ожидали. Полицейские машины, пожарные, служебные автомобили, передвижные станции прессы, "скорая помощь" и обыкновенные машины выстраивались вдоль дома и стекались с обеих сторон длинной гравийной подъездной дороги.
Репортеры сбились в кучки, одни разговаривали, другие устанавливали оборудование. Некоторые сидели в машинах и грелись в ожидании информации. Благодаря морозу и раннему часу зевак собралось удивительно немного. Время от времени проезжал автомобиль, потом медленно сдавал назад – посмотреть, что случилось. Любопытные, снующие туда-сюда. Скоро их станет намного больше.
Ламанш включил поворотник и въехал на дорожку к дому, где нам уже махал полицейский в форме. Последний носил оливкового цвета куртку с воротником из черного меха, темно-оливковый шарф и оливковую шапку с завязанными вверху "ушами". Лицо покраснело, точно малина, изо рта вырывалось облако пара. Я собиралась сказать ему, чтобы опустил "уши", тут же вспомнила маму и передумала. Он большой мальчик. Если отвалятся мочки, сам будет виноват.
Ламанш махнул своим жетоном, и охранник впустил нас, показав, что мы можем парковаться за синим грузовиком, который доставлял специалистов на место преступления. На нем виднелась жирная черная надпись – "Section d’Identite Jidiciaire"[12]. Команда по восстановлению места преступления уже здесь. Ребята по поджогам, я думаю, тоже.
Мы с Ламаншем надели шапки и перчатки и выбрались наружу. Небо уже стало лазурным, солнечный свет заставлял забыть о вчерашнем снегопаде. Воздух настолько прозрачный, что кажется кристальным, резко и четко выделяя все вокруг. Автомобили, здания, деревья и столбы отбрасывают на снежную землю длинные черные тени, строго очерченные, как образы в сверхконтрастном фильме.
Я огляделась. Почерневшие остатки дома, нетронутый гараж и небольшой сарай располагались в конце подъездной дороги. Все выполнено в дешевом альпийском стиле. Тропинки образуют в снегу треугольник, соединяющий все три здания. Остатки дома окружали сосны, ветви от тяжести снега пригибались к земле. Белка резво поскакала по суку, потом вернулась на безопасный ствол. Потревоженные сугробы снега водопадами посыпались вниз, нарушая ровную белую поверхность.
У дома была наполовину сохранившаяся, но теперь почерневшая и укутанная льдом крыша с крутыми скатами из красно-оранжевой черепицы. Часть внешней поверхности, не тронутая огнем, покрыта обшивкой кремового цвета. Окна зияют пустотой, стекла разбиты, бирюзовая отделка сгорела или потемнела от копоти.
Левая половина дома обуглилась, задняя часть разрушена больше всего. На дальней стороне виднеются черные балки там, где когда-то крыша соединялась со стенами. Откуда-то сзади все еще поднимаются струйки дыма.
Передняя часть пострадала меньше. Деревянное крыльцо ведет в дом, маленькие балкончики выступают из верхних окон. Крыльцо и балкончики сделаны из розовых балясин, закругленных кверху, с отверстиями в виде сердца через равные промежутки.
Я оглянулась. Через дорогу стоял такой же швейцарский домик, окрашенный в красные и синие цвета. Перед ним, скрестив на груди руки и засунув ладони под мышки, застыли мужчина и женщина. Они безмолвно наблюдали, щурясь в утреннем свете, – угрюмые лица под одинаковыми оранжевыми охотничьими шапками. Соседи, сообщившие о пожаре. Я оглядела дорогу. Больше поблизости ни одного дома. Кто бы там ни услышал глухой взрыв, У него, должно быть, очень хороший слух.
Мы с Ламаншем двинулись к дому. Миновали десяток ярких пожарных в желтых костюмах, красных касках, синих форменных ремнях и черных резиновых ботинках. У некоторых на поясах болтались кислородные баки. Многие, похоже, сворачивали оборудование.
Мы подошли к полицейскому в форме, стоявшему у крыльца. Как и полицейский у дороги, он был служащим безопасности Квебека, возможно, с участка в Сен-Жовите или ближайшем городе. Провинциальная полиция Квебека обслуживает всю территорию от острова Монреаль, за исключением городов, которые в состоянии содержать собственную полицию. Сен-Жовит для этого слишком мал, так что либо начальник пожарной станции, либо соседи вызвали службу безопасности Квебека. Те, в свою очередь, позвонили специалистам по поджогам из нашей лаборатории. Отдел по пожарам и взрывчатым веществам. Я гадала, кто решил вызвать следователя. Сколько жертв мы обнаружим? В каком они будут состоянии? Явно в плохом. Сердце тревожно забилось.
Ламанш снова протянул жетон, полицейский рассмотрел его.
– Un instant, Docteur, s’il vous plait[13], – проговорил коп, подняв руку в перчатке.
Позвал одного из пожарных, сказал ему что-то и указал на голову Ламанша. Через секунду мы получили каски и маски. Первые надели, последние повесили на руку.
– Attention![14] – крикнул полицейский.
Потом отошел в сторону, пропуская нас. О да. Я буду осторожной.
Передняя дверь распахнута настежь. Когда мы переступили порог и оказались вне солнечного света, температура упала градусов на двадцать. Воздух внутри пах сыростью, горелым деревом, расплавившимся пластиком и материей. Все покрывала темная липкая сажа.
На второй этаж вела лестница, слева и справа зияло пустотой то, что когда-то было гостиной и столовой. Остатки кухни располагались сзади.
Я и раньше бывала на пожарищах, но мало видела настолько разгромленные здания. Повсюду обуглившиеся доски, словно обломки кораблекрушения. Они перекрещивались на замысловатом стуле и каркасе дивана, прислонялись к лестнице, подпирали стенки и двери. Остатки мебели лежали черными грудами. Со стен и потолка свисали провода, трубы изгибались внутрь. Оконные рамы, лестничные перила, подоконники – все заткано черным ледяным кружевом.
Дом кишел людьми в касках, они разговаривали, что-то замеряли, фотографировали и записывали на камеру, собирали улики, царапали в блокнотах. Я узнала двух специалистов по поджогам из нашей лаборатории. Они держали измерительную ленту, один сидел на корточках в заданном месте, другой разматывал ленту, записывая данные каждые несколько метров.
Ламанш заметил члена следственной команды и начал пробиваться к нему. Я последовала за начальником, осторожно пробираясь между перекрученными металлическими стеллажами, разбитым стеклом и чем-то по виду напоминавшим скомканный красный спальный мешок, чье содержимое изверглось на поверхность, точно лава.
Следователь оказался очень толстым и очень красным. Он слегка выпрямился, когда увидел нас, выдохнул облачко пара, выпятил нижнюю губу и обвел вывернутой наизнанку перчаткой окружающую нас разруху.